Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

Раздвинуть узкие рамки традиционной истории искусства и эстетики помогла, считает Вундт, этнология – дисциплина, родственная психологии народов, непосредственно примыкающая к ней. Этнология показала многообразие культурных и художественных форм, в том числе наблюдающихся у первобытных народов. Она дала в руки исследователей обилие фактов, конкретных наблюдений. На этой общей основе сформировалась даже своеобразная «этнологическая эстетика». Но зачастую и эти исследования сворачивают в старую, наезженную колею. Вновь и вновь повторяются вопросы: «Что считают прекрасным представители древних племен и народов?» «Какие произведения искусства им нравятся (или не нравятся)?» «Как сформировались навыки древних людей в области художественного творчества и восприятия искусства?» Все это, по мнению Вундта, перепевы той же «чистой науки о ценностях и нормах».

Проложить действительно новые, плодотворные пути в эстетике призвана, по Вундту, психология. Он возлагает свои надежды на два основных подразделения психологической науки: психологию народов и индивидуальную психологию. Передовые эстетики современности уже настойчиво ищут контактов с психологией. Возникло «экспериментальное направление в эстетике», которое возглавил Г. Т. Фехнер; последний подверг исследованию наиболее элементарные перцептивные формы. Существует и другое направление психологической эстетики, представленное именами И. Фолькельта, Т. Липпса и др., которое анализирует более сложные явления и процессы искусства. Но пока что психология слишком мало сделала для обновления эстетики. Нужно сделать, считает Вундт, еще один шаг вперед в том же общем направлении.

С точки зрения «народопсихологической эстетики», в основе мифологии, религии и искусства лежит одна и та же психическая функция – фантазия. Соответственно, история искусства есть по внутренней своей сути не что иное, как история развития фантазии. Необходимо уяснить общие законы деятельности фантазии, а затем специфицировать их применительно к искусству. В этой связи огромное значение приобретают работы о возникновении искусства, о наиболее ранних формах его существования. В качестве позитивного примера Вундт называет книгу Э. Гроссе «О началах искусства» (1894).

Но и на этом скорректированном, верном пути новую психологическую эстетику подстерегают серьезные опасности. Фантазия живет в глубине психики, она труднонаблюдаема, трудноуловима. Она как бы везде и нигде. С другой стороны, фантазия имеет множество ступеней развития, она полиморфна, многолика. Поэтому о ней можно много говорить, опираясь на какие-то фрагментарные наблюдения, случайно вырванные факты; но это был бы всего лишь психологизированный вариант той же спекулятивной эстетики. Вундт с нескрываемой иронией относится к расхожим выражениям типа: «чистая игра силы воображения» и т. п. По его убеждению, такие формулы необходимо заземлить, выявив их реальную физиологическую и психологическую основу. Вундт стремится к тому, чтобы новая психологическая эстетика осталась строгой наукой, индуктивной и экспериментальной по своему характеру.

Точка зрения психологии народов и «народопсихологической эстетики» является для Вундта приоритетной. «История психологического развития искусства составляет задачу психологии народов»[91]. Но он исходит из постулата, гласящего, что все процессы, происходящие на уровне психологии народов, опираются на более простые, но фундаментальные механизмы, сформировавшиеся в психике индивида. В этом смысле фантазия – общепсихологическая функция, и начинать ее изучение следует в рамках индивидуальной психологии.

Благодатным конкретным материалом для изучения пространственной фантазии Вундт считает так называемые псевдоскопические ошибки – когда мы на основании небольшого числа исходных элементов восприятия строим в своем воображении либо одну, либо другую пространственную фигуру. Чем более скудны и недостаточны исходные перцептивные данные, тем активнее действует наша фантазия. Псевдоскопические перцептивные иллюзии почти лишены материала вещественности, они заслуживают наименования самых «чистых», самых «идеальных» объектов.

Вторым ценнейшим материалом для изучения фантазии является, согласно Вундту, игровая деятельность ребенка. Различные формы детской игры – это настоящая «приготовительная школа» фантазирования, осваиваемая человеком в его индивидуальном развитии. В некоторых формах детской игры нетрудно обнаружить зародыши художественной фантазии, художественного творчества.

Наконец, зачатки изобразительной деятельности у народов, стоящих на ранних ступенях развития, могут многое рассказать об эволюции фантазии, процессах ее усложнения.

Фантазии изначально присуще свойство изменять, преобразовывать данное в ощущениях и восприятии. Вундтовский термин «фантазия», таким образом, близок к кантовскому «продуктивному воображению». Само же «воображение», по Вундту, – термин, более подходящий для простого, пассивного воспроизведения элементов опыта.