Эстетика. Учебник для бакалавров

Эстетика не открывает никаких законов, касающихся художественного творчества и эволюции искусства. Вследствие этого при объяснении произведений искусства не могут использоваться обычные в естественных науках так называемые помологические объяснения, опирающиеся на универсальные и необходимые законы. Объяснение в искусстве может быть только каузальным, учитывающим причинно-следственные связи между произведением искусства и обстоятельствами его возникновения и существования. Понимание в искусстве может опираться как на ценности, принимаемые самим художником, так и на ценности его среды, его времени, культуры, эпохи и т.п.

Избегая крайностей как внешнего, так и внутреннего подходов к искусству, необходимо соединять объяснение явлений искусства на основе причинно-следственных связей с их пониманием на основе ценностей. В частности, выявление объективных общих тенденций развития искусства должно сочетаться с прояснением тех ценностей, которыми обусловлены эти тенденции. В эстетике объяснение таких явлений, как, например, смена художественных стилей, даваемое на базе общих описаний, должно органично сочетаться с пониманием этих явлений на основе доминирующих в конкретном обществе художественных ценностей.

Понятное как соответствующее принятым образцам. Имеется неограниченное поле областей возможного понимания, или, как говорил Л. Витгенштейн, «практик». Понимание в медицине отлично от понимания в химии; понимание произведений искусства совершенно не похоже на понимание научных теорий; понимание движений человеческой души, которым занимаются психология и психоанализ и которое кажется доступным каждому, нельзя спутать с пониманием жизни муравейника или с пониманием поведения собаки.

Различие этих и других «пониманий» не является, однако, доводом в пользу того, что операция понимания не имеет определенной структуры, сохраняющейся в каждом случае понимания. В своей основе эта структура проста. Понимание всегда является подведением понимаемого объекта — болезней, химических реакций, произведений искусства, научных теорий, человеческих мыслей и чувств, взаимодействия муравьев или действий собаки — под определенные образцы, или ценности. Понято может быть лишь то, для чего существуют такие социальные по своему происхождению образцы. Если нет образца (ценности), относящегося к объекту понимания, то нет и самого понимания. Различные области понимания — это различные системы образцов, принятых в этих областях. Понимание всегда опирается на некоторый образец, т.е. на принятую индивидом, социальной группой или обществом ценность и распространяет эту ценность на конкретный случай.

Понятное — это всегда понятное в свете своего образца. Непонятно то, для чего не удается найти той ценности, или образца, в свете которой оно могло бы быть рассмотрено и оценено.

Разные области понимания. Можно выделить четыре типичных области понимания: понимание действий человека, его поведения и характера; понимание природы; понимание языковых выражений («текста») и понимание произведений искусства.

Принимая во внимание, что человек является прежде всего не теоретическим, а практическим, действующим существом, естественно допустить, что именно понимание человеческой деятельности является парадигмой понимания вообще. Именно в понимании человеческого поведения ценности, играющие центральную роль во всяком понимании, обнаруживают себя наиболее явно и недвусмысленно.

Примеры понимания. Хорошие примеры понимания человеческих мыслей и действий дает художественная литература. Эти примеры отчетливо говорят, что понятное в жизни человека — это привычное, соответствующее принятому правилу или традиции, т.е. устоявшемуся образцу.

В романе «Луна и грош» С. Моэм сравнивает две биографии художника, одна из которых написана его сыном-священником, а другая — неким историком. Сын «нарисовал портрет заботливейшего мужа и отца, добродушного малого, трудолюбца и глубоко нравственного человека. Современный служитель церкви достиг изумительной сноровки в науке, называемой, если я не ошибаюсь, экзегезой (толкованием текста), а ловкость, с которой пастор Стрикленд “интерпретировал” все факты из жизни отца, “не устраивающие” почтительного сына, несомненно, сулит ему в будущем высокое положение в церковной иерархии». Историк же, «умевший безошибочно подмечать низкие мотивы внешне благопристойных действий», подошел к той же теме совсем по-другому: «Это было увлекательное занятие: следить, с каким рвением ученый автор выискивал малейшие подробности, могущие опозорить его героя»[246].