Et ce sera mon paradis (СИ)

Эсмеральда не знала, сколько времени прошло с того момента, как слезы перестали катиться по горящим щекам, а руки безвольно опустились, судорожно сжав край платья. Девушка сидела на кушетке, отвернувшись к окну и глядя, как птицы, эти свободные создания, не знающие человеческого несчастья, парили над площадью. Они не были пленниками кельи, не сидели в бездействии взапрети, не в силах бороться за своё счастье, не ждали никаких подарков от судьбы. Им никогда не понять того, что испытывала несчастная цыганка теперь, догадавшись, что за девушка сопровождала капитана и что произошло здесь, в стенах Собора. Плясунья уже не пыталась убедить себя в том, что все увиденное ею было ложью, но что же теперь делать? Феб ответил на обман предательством, но разве она, простая цыганка, девчонка с улицы, виновата в своём выборе? Ей хотелось стать достойной его, такой, как та, что зашла с ним в Собор под радостные крики толпы; достойной, а значит, девушкой с манерами и умением правильно подать себя в обществе, быть той, кого не стыдно показать среди равных ему. И что же она получила? Не стерпевший отказа, де Шатопер предал ее, даже не позволив осуществить то, к чему она стремилась, не дав ей воплотить светлые мечты в реальность.

Капитан нанёс неожиданный и сокрушительный удар, которой молодая плясунья едва ли могла перенести.

Она даже не подошла к окну, когда церемония закончилась и крики на площади возобновились с новой силой, она не повернулась, когда около двери раздались шаги; она была равнодушна ко всему, что происходило вокруг неё, ведь то, ради чего она томилась в этой келье, было потеряно навсегда.

Она осознавала, что находиться в этой келье ещё какое-то время опасно, что нужно возвращаться домой, к прежней жизни, но разве могла она теперь танцевать с тем же задором и ловкостью, как раньше, когда она была ещё счастлива? Разве могла она вновь одаривать зрителей своим чарующим взглядом необыкновенно прекрасных глаз?

Невозможно было вернуть прежнюю радость ее устало прикрытым глазам, глядевшим в темнеющее за окном небо.

Понимала ли Эсмеральда, что Фролло обманул ее? Возможно. Но она не подавала виду, что догадывается об этом; после того, что она пережила несколькими часами ранее ей было уже все равно, кто виноват в случившемся. Теперь она не могла ничего сделать, никак помешать свершившемуся таинству венчания, которое было, по ее мнению, очень важно для Феба де Шатопера.

Цыганка не могла больше ничего требовать от капитана: ни любви, ни венчания, ни свадьбы; прощение она уже просить не хотела — всколыхнувшаяся гордость, словно острие кинжала, кольнула девушку в самое сердце. Безусловно, она не собиралась унижаться теперь перед человеком, так низко павшим в ее глазах. Предатель и обманщик. Он ведь говорил, что любит ее, ей же не могло это привидеться?

Девушка настойчиво приподняла головку, нахмурившись, отчего лицо ее стало похоже на личико обиженного ребёнка.

Капитан бросил ей вызов, и она приняла его с природной пылкостью цыганки: он хотел показать ей, что она его недостойна? Что ж, она убедит его в обратном, доказав, что как раз он не достоин и мизинца на ее руке.

***

Клод не мог скрыть изучающе-скептического взгляда, коим он осматривал Феба де Шатопера. Теперь, увидев того, из-за кого ночами плакала Эсмеральда, священник радовался, что избавил цыганку от этого солдафона с его слащавым выражением лица и неприятным голосом постоянного посетителя местных кабаков. Пренеприятнейший человек этот Феб.

Фролло искренне, как подобает священнослужителю, благословил Флёр-де-Лис и Феба де Шатопера и, когда церемония, наконец, закончилась, поспешил проведать Эсмеральду. Он был бы совершенным дураком, если бы думал, что цыганка бросится в его объятья, стоит ему лишь появиться на пороге кельи; а архидьякон таковым не был, посему не ждал от плясуньи совершенно ничего.

Он поднялся к келье и замер на лестнице, заметив у двери Квазимодо. Тот стоял у входа в келью и выслушивался в то, что происходит внутри; звонарь все знал, сомнений никаких нет.

Клод не двигался с места, внимательно наблюдая за звонарем и подмечая с какой нежностью тот глядит на скрывавшуюся за дверью Эсмеральду. Ненависть загоралась сильнее в измученной ревностью душе священника, он зло сжимал кулаки, готовый в любое мгновение воспрепятствовать посещению звонарём кельи. Но тот не предпринимал попыток проникнуть внутрь, и даже, казалось, был рад тому, что девушка не видит его и не может убежать, невзначай разглядев его внешность сквозь щель.