Et ce sera mon paradis (СИ)

— Вы обещали научить меня всему, что знаете сами, — голос девушки прозвучал твёрдо и уверенно, былой страх исчез, сменившись решительностью, свойственной самой настоящей дикой цыганке. Клод продолжал взглядом изучать изменившиеся за столь малый срок черты лица беззаботной красавицы, весёлые глаза которой теперь были полны обиды, а губы упрямо сжаты, и с каждым новым мгновением осознавал, что в этом новом, ещё неизвестном ему состоянии она была ещё прекраснее. Ему хотелось прикоснуться к ней, накрыть губы своими, почувствовать, с каким желанием, неистовой пылкостью отвечает она на поцелуй, ласкать ладонями ее плечи, горящие от смущения и негодования щеки, ощущать жаркое, молодое тело под собой.

— Я помню своё обещание, и я не нарушу его, верь мне, — он осторожно вошёл вглубь кельи, медленно ступая по полу, словно страшась, что, сделает он хоть один неверный рывок, и она вспорхнёт, словно птица, и поймать ее он не сможет уже никогда. — Показать все, что находится внутри собора, я смогу только ночью, ведь пока тебе запрещено входить сюда, и любой служитель может прогнать тебя, — архидьякон закрыл дверь и прислонился к ней: самообладание вновь начинало покидать его, а ночные видения становились все реалистичнее, отчего огонь снова начинал жечь измученную плоть.

— Что мне ваши обещания? Вы сказали, что мы начнём сегодня же. Я хочу быть достойной этого собора, я хочу приходить сюда, как и все граждане, словно я родилась с этой верой. Я не хочу чтобы меня считали дикаркой, — девушка положила ладонь на стол: из многочисленных предметов, оставленных на нем, можно было найти что-то, что бы успокоило священника, если он опять потеряет контроль над своими действиями.

Клод нахмурился, отвёл взгляд:

— Если ты хочешь начать сегодня, то так тому и быть. Но как можно молиться, не зная молитвы? Как можно быть образованной, не умея читать? — он поднял с пола одну из книг и нерешительно подошёл к цыганке, — разумнее всего начать твоё обучение именно с этого. Но, учти, тебе придётся слушаться меня во всем, если ты хочешь стать лучше и достойнее.

========== Глава 9 ==========

Выбор пал на книгу, занимавшую Клода последнее время: оформленную и составленную лучшими мастерами того времени, поистине знающими своё дело людьми. Она была полностью написана на латинском языке, с иллюстрациями и вложенными между страниц травами. Латинский язык — вот первое, чем, по мнению архидьякона, должна была владеть девушка, чтобы помогать ему с приготовлением различных снадобий. К тому же, знание этого языка открывало перед ней большие возможности.

Эсмеральда приняла этот факт, не изобразив ни радости, ни печали, но в её взгляде мелькнула некая заинтересованность, которая и подкупила Фролло. Удивительное новое чувство посетило священника, когда он наблюдал за цыганкой, рассматривающей неизвестные ей символы, покрывающие страницы неровными строками, проводила по ним тонкими пальчиками, и хмурила прекрасное личико, словно пытаясь догадаться, что же зашифровано в страницах старой книги.

Клод начал обучение с азов языка: алфавита и каллиграфии, что давалось девушке с трудом. Если выведение замысловатых палочек и петелек требовало обыкновенного умения воспроизведения тех наборов букв, которые уже были изображены, то правила чтения освоить без понимания конструкции слова было совершенно невозможно. Для Эсмеральды оставалось неясным: как может ударение зависеть от кратких и долгих слогов, возможно ли подобное? Отчего один и тот же знак может читаться по-разному, если он совершенно такой же? На запоминания элементарных, по мнению архидьякона, правил у цыганки уходили дни. Она сотни раз по слогам повторяла ненавистные слова, продолжая изучать отданную священником книгу, неровным, совершенно детскими кривыми черточками заполняла поверхность каменного пола посредством использования обыкновенной головешки обугленного полена в углу кельи.

Фролло не раз отмечал упорство юной ученицы, но излишняя похвала не бывает полезной, посему внешне свое восхищение он не выражал, оставаясь строгим и временами даже раздражительным. У девушки вопросы вызывали вполне понятные обыкновенному школяру вещи, и это довольно часто испытывало терпение архидьякона, крайне тяжело переносящего подобную глупость.