Эта горькая сладкая месть

Так, нечего и думать о том, чтобы войти через парадный вход. Скорее всего отсутствие любимой мамули замечено. Хотя, может, еще не все потеряно!

Я обогнула дом с задней стороны. Чудесно, окно спальни распахнуто, а у сарая стоит длиннющая садовая лестница. Приставив ее к окну, я с замиранием сердца принялась карабкаться вверх по шатким ступенькам.

Ужасно, просто панически боюсь высоты, да еще мокрые, потные руки скользят по перекладинам. Но ведь не признаваться же домашним, что я прекрасно себя чувствую!

Красная от натуги, потная и несчастная, ввалилась в спальню и услышала за дверью негодующий голос:

– Можете убедиться сами! Не прошло и двух недель, как выбралась из клинической смерти, а уже усвистела куда-то!

Тратить время на раздумья нельзя. Одним прыжком преодолев расстояние от подоконника до кровати, я рухнула под одеяло, не успев снять ни джинсы, ни теннисные туфли. Тут же дверь распахнулась, и в комнату ворвались разъяренные домашние: Кеша, Зайка и Маня. Сзади маячил полковник.

– Вот… – трагическим тоном завел сыночек и уставился на кровать.

Я приоткрыла глаза и дребезжащим голосом спросила:

– У нас пожар?

Кешка остался стоять с открытым ртом. Зайка в негодовании повернулась к супругу:

– Как ты мог не заметить Дашу в кровати? Аркадий принялся оправдываться:

– Когда заходил, ее не было, честное слово! Ольга посмотрела на меня.

– Признавайся, уходила?

Я с трудом повернула голову и прошептала:

– Заинька, ноги дрожат, только до туалета и то с трудом добредаю. Дайте отдохнуть умирающему человеку.

– Ничего не понимаю, – бормотал обескураженный Кешка, – приехал с работы, заглянул – се нет. Потом поехал в "Макдоналдс" за уродскими котлетами, поднялся в спальню – снова нет. А теперь оказывается: лежала, не вставая.

– Если в стенах видишь руки, не волнуйся – это глюки, – встряла Маруся.

– Ладно, – отмахнулась Зайка, – Даша на месте, пошли обедать, а то не успела войти, как Аркашка наверх поволок.

Я закивала головой:

– Идите, поешьте, только пусть Александр Михайлович потом поднимется.

Приятель переспросил:

– Может, не надо? Что-то ты сегодня такая красная, давление, наверное, поднялось.

Ну как угодить такому! Вчера бледная, сегодня румяная – все плохо!

Домашние ушли, Манюня притормозила на пороге.

– Мамусечка, ты и правда как свекла, потная вся. Давай врача вызовем.

– Не волнуйся, детка, просто жарко.

– Зачем тогда укрылась? – удивилась дочь и сдернула пуховое одеяло. – Так, – пробормотала она, узрев джинсы и туфли. – Так! Значит, Кешка не обознался, ты и впрямь удрала из дома.

Девчонка открыла рот, чтобы заорать, но я быстренько спросила:

– Мусенька, а Кешик уже знает, кто разбил багажник "Мерседеса"?

Дочь захлопнула рот и помотала головой. Любовь Аркадия к автомобилю – притча во языцех. "Мой глазастенький", – воркует сыночек, поглаживая полированный капот. Иногда, в злую минуту, Зайка сообщает, что "мерс" был бы Аркадию самой лучшей женой, потому что всегда молчит. А уж если он родит ему двух "мерсят", то хозяин всю жизнь станет поить его авиационным бензином. Царапины на боках автомобиля Кеша воспринимает как собственные раны. И надо же чтобы Маруся недели три тому назад, влетая на своем мотоцикле во двор, зазевалась и вломилась прямо в багажник священной тачки. По счастью, хозяин в этот скорбный момент мылся в ванной и не заметил происшествия.

Трясясь от ужаса, Манюня быстренько оседлала мопед и унеслась в гости к Саше Хейфиц. Преступница надеялась, что брат заподозрит кого-нибудь другого. Так и вышло. После обеда к детям наехали гости, забили двор машинами, и сын обнаружил вмятину только ночью, когда, проводив всех, решил загнать "Мерседес" в гараж.

Ругался он на чем свет стоит, костерил неаккуратных приятелей. Машка, с испугу возвратившаяся домой только около десяти, тихо ликовала. Но когда совершаешь гадкие поступки, будь готова к тому, что найдутся свидетели твоих деяний.

Манюня робко села на кровать и тихонько спросила:

– Знаешь, да?

– Знаю, видела из окна.

– Не расскажешь Кешке? Он меня четвертует и отнимет мотоцикл!

Святая правда. Братец только и поджидает удобного момента, чтобы отнять у сестры дурацкую тарахтелку. Аркадий просто боится, что девочка попадет в аварию, и ей строго-настрого запрещено выезжать на шоссе. Носится Манюня только по проселочным дорожкам да во дворе.

– Ни за что не выдам, если…

– Хорошо, хорошо, – завопила понятливая Маруська, – можешь на меня, рассчитывать. Хочешь, стану запирать после твоего ухода комнату?

Станешь говорить, что спишь, а двери прикрыла от собак?

Заручившись поддержкой дочери, я побрела в ванную смыть грязь.

ГЛАВА 16