Эта идея должна умереть. Научные теории, которые блокируют прогресс

Давайте сравним (a) общество, в котором все люди одинаково счастливы, и (b) общество, в котором существует значительное неравенство, но в котором и «общий объем» счастья, и его «средний уровень» значительно выше, чем в первом. Какое же общество следует считать более счастливым? Это сложный вопрос, особенно если пытаться ответить на него в контексте нашего реального мира, и ответ в любом случае вряд ли можно будет решить с помощью научного метода – поскольку у науки нет никаких эмпирических инструментов для расчета общего уровня счастья.

Парфит отмечает, что те же самые проблемы возникают и при рассмотрении жизни отдельного человека. Каким образом человек может регулировать баланс своего счастья в течение всей жизни? Какая жизнь может считаться более счастливой: та, в которой стабильно имеется некий уровень счастья, или та, в которой постоянно происходят колебания между высокими уровнями счастья и столь же высокими уровнями несчастий? И это опять же не такой вопрос, ответ на который можно получить экспериментальным путем.

Кроме того, тут имеется моральная проблема. Очень часто мы оказываемся в ситуации, когда мы должны выбрать, стоит ли жертвовать нашим счастьем ради блага других. Большинство из нас готовы на подобные жертвы ради друзей и родственников; кое-кто идет на такое даже ради незнакомых людей. Сформулированная таким образом, это действительно проблема морали, а не гедонизма – идеальный гедонист стал бы помогать другим только в той степени, в какой это, по его собственной оценке, сделало бы более счастливой его собственную жизнь. Однако давайте теперь рассмотрим ситуацию, когда тот же самый «обмен счастьем» человек совершает сам с собой, в границах собственной единственной жизни. Подумайте о своем счастье прямо сейчас и спросите себя, от чего вы готовы отказаться – не ради другого человека, а ради самого себя в будущем.

Жизнь полна подобных вопросов. Удовольствия, которые мы получаем здесь и сейчас – вредная пища, незащищенный секс, жизнь без оглядки на завтрашний день, – дают нам возможность испытывать счастье сию секунду, однако это происходит за счет нашего же счастья в будущем. Когда же мы жертвуем чем-то во имя будущего – занимаемся тяжелыми физическими упражнениями, питаемся не такой вкусной, но здоровой пищей, откладываем на черный день, – то становимся альтруистами, которые жертвуют собой настоящим ради себя будущего. Как ни удивительно, но даже самые закоренелые и эгоистичные гедонисты сталкиваются с подобными моральными проблемами, и наукообразные разговоры на тему измерения счастья быстро переходят в далеко не научные размышления о том, как нам вести себя правильно.

Культура Паскаль Буайе

Антрополог, психолог, профессор кафедры индивидуальной и коллективной памяти, Университет Вашингтона в Сент-Луисе; автор книги Religion Explained[91].

Культура похожа на деревья. Да, нас окружает множество деревьев, но это вовсе не значит, что у нас должна быть наука о деревьях вообще. Упрощающий термин «дерево» удобен для змеи, которая притаилась в ветвях, чтобы затем броситься на свою жертву, для птицы, вьющей гнездо, для человека, спасающегося от бешеной собаки, и, конечно же, для ландшафтного дизайнера. Однако это понятие не имеет никакого смысла для ученых: они не могут объяснить явления роста, размножения, эволюции одним и тем же способом применительно ко всем тем вещам, о которых люди, змеи и птицы думают как о «деревьях». Практически нет научных инструментов, которые можно одновременно применить к сосне и дубу, к баобабу и гигантской траве, которая носит название «банановое дерево».

Почему мы думаем, что такая вещь, как культура, вообще существует? Ведь это просто удобный термин – как и термин «дерево». Мы используем этот термин, чтобы найти некое обобщающее понятие для множества вещей – таких как огромные массивы информации, которую люди получают от других людей, или наборы специфических концепций и норм, которые мы находим в одних человеческих группах и не находим в других. Нет никаких признаков того, что с какой-либо из этих областей можно сопоставить определенный набор вопросов, отвечать на которые взялась бы наука и относительно которых она могла бы предложить некие обобщающие гипотезы или описать какие-то механизмы их действия.

Не поймите меня неправильно. Мы можем и должны участвовать в научном исследовании контента культуры. Вопреки странному обскурантизму многих традиционных социологов, историков или антропологов человеческое поведение и коммуникация могут и должны изучаться с точки зрения их естественных причин. Однако из этого не следует, что у нас есть (или может возникнуть) наука о культуре как таковой.