Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время

– У всех генетиков получаются отрицательные результаты, – продолжал Керкис. – Непонятная вещь. Можно допустить, что один или несколько человек не умеют экспериментировать. Но у аспирантов Лысенко получается, а у генетиков, имеющих десять – пятнадцать лет экспериментальной практики, ничего по методике Лысенко не выходит.

«Странным кажется тов. Керкису и другое заявление тов. Лысенко: “…для того, чтобы получить определенный результат, нужно хотеть получить именно этот результат: если вы хотите получить определенный результат, вы его получите”, – и затем: “…мне нужны только такие люди, которые получали бы то, что мне надо”.

Лысенко. Правильно сказал.

Керкис заявляет, что это непонятно генетикам. “Нам непонятно, как ученый может получать в столь спорных вопросах то, что нужно ему. Это мне непонятно. В мою голову это не укладывается”»[780].

Не менее острым было выступление Н.П.Дубинина. Он вырос в советское время и хорошо владел большевистским новоязом.

В Гражданскую войну он осиротел, стал одним из 7 миллионов беспризорников, наводнивших страну. Бродяжничал, голодал, подворовывал, убегал из детских приютов, снова в них попадал. В 14 лет засел за учебу, в 16 прочитал «Мировые загадки» Эрнста Геккеля и «Происхождение видов» Дарвина. В МГУ учился у Н.К.Кольцова, С.С.Четверикова, А.С.Серебровского. В 1932 году 25-летний Дубинин возглавил отдел генетики в кольцовском Институте экспериментальной биологии.

В своем выступлении Дубинин высоко поднял знамя марксизма. Всякая наука – классовая; она либо прогрессивна, либо реакционна. Дарвин и Тимирязев – передовые ученые; Бэтсон и Лотси – реакционеры.

Процитировав известное высказывание Тимирязева о том, что законы Менделя разрешают самую большую трудность эволюционного учения («кошмар Дженкинса»[781]), Дубинин сказал: «Тов. Лысенко и товарищи, которые так часто выставляют К.А.Тимирязева в качестве абсолютного антименделиста, я считаю, что с вашей стороны нехорошо (в самом мягком значении этого слова) пройти мимо такого совершенно ясного указания Климента Аркадьевича»[782].

Он также остановился на высказываниях Мичурина о менделизме: «Мы знаем целый ряд высказываний против менделизма у Мичурина, но нужно сказать, что это высказывания более ранние. Однако позднее он признал существование менделеевского расщепления и писал, в частности, что к ряду растительных форм законы Менделя применимы во многих их деталях».

«Товарищи, не представляет никакого сомнения, что у академика Лысенко с вопросом менделизма получился большой конфуз. Но я думаю, что в значительной степени этот конфуз нужно отнести за счет помощника вашего, академик Лысенко, – тов. Презента.

Голоса. Правильно!

Дубинин. Вы нам так и сказали в Вашем вчерашнем выступлении, что когда Вы без единого эксперимента решили объявить менделизм неверным, то философски это дело решал тов. Презент. Вот Ваши слова, сказанные вчера: “Презент накручивал в этом деле”. Это Вы буквально сказали, я записал. Так вот, Трофим Денисович, Вы за этот конфуз скажите И.И.Презенту большое спасибо».

Противопоставив «мичуринцам» Тимирязева и Мичурина, Дубинин прихлопнул их Энгельсом: «О такой философии, которую Вам подсунул Презент, при помощи которой он объявляет объективные закономерности несуществующими, – о такой философии Энгельс писал в 1890 году в письме к одному историку культуры, что марксизм здесь превращается в прямую противоположность, то есть в идеалистический метод»[783].

В контексте боевого выступления Дубинина знаменателен его тон. Он не скупился на реверансы в адрес Лысенко, его «ошибки» переадресовывал Презенту, «указал на ошибки Н.И.Вавилова в связи с его законом гомологических рядов, подверг критике схоластическую постановку проблемы гена А.С.Серебровским», заявил, что «еще сильна и недостаточно осознана механистическая и упрощенная концепция Моргана о гене». По его словам, «идеалисты хватаются за ген, признавая в нем проявление идеалистической сущности, энтелехии и прочей чертовщины»[784]. Словом, только один человек «правильно» понимал генетику – Дубинин.

Вавилов был верен своему принципу ведения дискуссий. Он не цитировал ни Дарвина, ни Мичурина, ни Презента – он говорил о практике. Он привел новейшие данные о том, что в США уже 10 миллионов гектаров заняты инцухтги-бридами кукурузы – это не 5 % всей площади, как было в 1935 году, а почти 20 % процентов. Прибавка урожая – 150 миллионов центнеров. Напомнил, что хотя в СССР кукуруза возделывалась на меньших площадях, но все же занимала около 2 миллионов гектаров.

«Лысенко. А два ли миллиона?

Вавилов. 2 миллиона 300–400 тысяч.

Лысенко. Что-то я сомневаюсь.

Вавилов. Я растениевод и цифры знаю.

Лысенко. Ия растениевод.

Вавилов. Я растениевод и географ.

Лысенко. Я не географ»[785].

Оказывается, человек, поставленный во главе всей сельскохозяйственной науки в стране, не знал, какие площади заняты важнейшими культурами!..

Речь Лысенко была наглой по форме и совершенно пустой по содержанию.