И поэтому она пошла первой. Она скользила по полу на тонких ножках, и ее ступни в чулках, без туфель, шелестели по полу. Веревка висела у нее на руке. У подножия лестницы она остановилась, поджидая остальных. Ей хотелось взять их за руки и вместе с ними подниматься вверх по лестнице непреодолимой стеной, но, конечно, разумнее было прижаться к перилам. Занимать как можно меньше места на тот случай, если Брианна затаилась где-то поблизости. Руби подозревала, что это не так. В данный момент она должна охранять патио или прислушиваться в потайном коридоре, пока Паркер уговаривает Брета молчать. И все же глупо занимать больше места, чем необходимо. Они шли вдоль одной стороны лестницы друг за другом, и шаги их были беззвучными.
Это происходило. Это
Но она могла отправиться в плавание по бассейну.
«
Руби и Джунипер.
У нее судорожно забилось сердце, и, не успев остановить себя, она сорвала со стены один снимок. Зернистый снимок, Джунипер и она сама в окружении маленьких кексов. Красный бархат, потому что его больше всего любила Руби – только это не имело значения в ее семье. Руби никогда не удавалось получить свой собственный торт. Трое из четырех девочек семьи Валентайн родились в ноябре, и к тому времени, как Руби пошла во второй класс, она делила свой торт на три части. Делила свои подарки. Делила празднование своего дня рождения. И даже тогда она не возражала против этого, пока ее мать не принесла домой торт с арахисовой массой, забыв о том, что у Руби аллергия на арахис. Это уже Руби не могла вынести. И все же она высидела весь праздник, помогала сестрам разворачивать подарки, а потом тихо выскользнула в ванную комнату поплакать. Она не могла плакать у себя в спальне, потому что она не принадлежала ей одной, как и все остальное в доме. Спальню она делила с Шарлоттой, а день рождения был общим со Скарлет и Мей, и ничего, совсем ничего не принадлежало одной Руби.
До того дня рождения.
Тогда Руби и Джунипер веселились вместе со всеми, но в середине праздника Джунипер почувствовала себя плохо. По крайней мере, так она заявила. Однако через два часа после ее неожиданного ухода Руби услышала стук в свое окно, бросилась к нему и увидела подругу, держащую что-то на подносе.
Маленькие кексы. Двадцать четыре маленьких кекса цвета красного бархата, на каждом было написано имя Руби красивой красной глазурью. «Все они для тебя», – настаивала Джунипер с улыбкой.
Теперь, глядя на снимок, Руби почувствовала боль в груди, и ее глаза обожгли слезы. Ей захотелось обнять Джунипер. Нет, ей захотелось построить действующую машину времени и вернуться в тот момент, когда еще ничего не разрушилось. Если бы Джунипер оставалась ее подругой все эти годы, может, она чувствовала бы себя сейчас личностью, а не растрескавшейся фарфоровой копией самой себя?
Невозможно это узнать, и глупо сейчас думать об этом. Прошлое – это прошлое. Но так как будущее казалось туманным и совершенно
Он сидел на стуле, его кожу покрывали красные надписи. Его волосы уже не были мокрыми, но рубашка была расстегнула, будто он ждал, когда град ударов выбьет весь запас воздуха из его легких. Ждал, когда лиловые синяки покроют его грудную клетку.
– Я его возьму, – сказала Руби, обхватив рукой куклу. Когда Джунипер повернулась к ней, в тревоге широко раскрыв глаза, Руби постаралась объяснить, как сумела:
– Эта история заканчивается огнем. Ты это знаешь. И я знаю, что он сделан из фарфора, но будь я проклята, если второй раз буду смотреть, как он горит.
Джунипер кивнула, когда Руби потащила куклу через комнату. Если ее и встревожило состояние рассудка Руби, она этого не показала. Надо было подумать о более важных вещах – например, о побеге с риском для жизни. Когда-то, давным-давно, Шейн и Руби строили планы побега с риском для жизни. Обсуждали способ освободиться от Паркера вместе и перестать бояться. А потом…
– Мы просто будем вместе, – сказал тогда Шейн, улыбаясь, как Чеширский кот, и Руби растаяла.