«Эта песня в душе моей сызмальства…»

Когда поэту отмеряет жизнь
последние шаги, сознанье точит

не страх, а мысль,

                                что не успел сложить
каких-то самых главных своих строчек.
Когда он поднимает дулом вверх
свой пистолет, дуэль считая вздором,
он верит, что его короткий век
не оборвется на последнем вздохе.
О Лермонтов,
тот роковой барьер,
как речки горной высохшее русло,
остался навсегда между бровей
глубокой складкой у поэтов русских!
Как одноглазый богатырь, Машук
зеленым оком мутного Провала
повел –
               и убедился, что ношу
и я в своих глазах тот миг кровавый.
Поверил мне,
                         что разговор начну
сегодня неспроста о дне вчерашнем –
и сверху одобрительно качнул,
как шлемом,
                       острым шпилем телебашни.
Поэт, простите эту дерзость –
                                                     встал
я на поляне, чтоб хоть на секунду
почувствовать тот миг, когда хлестал
крупнокалиберно свинец секущий.
Слежу за амбразурой вражьих глаз,
сужается зрачок стального дула…
И в голове не страх,
                                   а только дума:
не растерявшись,
                                встретить смертный час.
От яда пуль, от яда языков
не задохнулась русская поэзия,
и расстоянье
                        в двадцать пять
                                                      шагов
поэты проходили –
                                   как по лезвию.
Любовь и ненависть разъединить
я не могу в самом себе сегодня,
их только вместе я могу носить,

как верующий носит крест господний.

Стою на перекрестке этих чувств –
всего лишь шаг от радости до боли,
и не хочу я принимать любое
похлопыванье мило по плечу.
Кто не протянет мне в ответ руки,
жест каждый рассчитав свой меркантильно,
не так страшны:
                             я все-таки –
                                                    о других
в глазах которых прячется Мартынов.
Я знаю, что и в наш жестокий век
ценою дорог'oй за промедленье
порою платим мы, стреляя вверх
и с недругом идя на примиренье.
Последний взгляд на север,
                                                 взгляд тоски
Россия –
                 за Бештау, за полями…
Поэты гибли на лесных полянах
и в каменных коробках городских.
И хлестануло вдруг в лицо огнем,
и тишина мгновенно раскололась,
и по отрогам гор ударил гром –
и сквозь обвал услышал я ваш голос!
Стихи, под этим плачущим навзрыд
расколотым и раскаленным небом,
как нервы оголенные грозы,
жгли изнутри огнем любви и гнева!

1971, г. Пятигорск, гора Машук

Сергею Есенину

В кровавой рогоже, на полной подводе…

– Все то же, Сережа!

– Все то же, Володя!

Марина Цветаева

(из цикла «Маяковскому»)