Эти бурные чувства

Они подавлены. Их попытки спасти лежащую в больнице светловолосую девочку, которую любят трое из них, привели ее на порог гибели. Если сегодня в самом деле вспыхнет восстание, она умрет. Они могут только молиться, чтобы все это оказалось только слухом, пустой молвой.

Дует ветер. Пронзительно кричит птица.

– Возможно, нам следует бежать. Рано или поздно это помешательство, эта зараза проникнет во все уголки Шанхая.

– Но куда же нам бежать?

– Люди называют Америку землей обетованной.

Девушка фыркает. Только этот звук и способен выразить ее отношение к этой стране, одновременно прекрасной и ужасной, зажатой и полной презрения. Земля обетованная. Земля, где мужчины в белых балахонах и капюшонах с прорезями для глаз ездят по улицам, убивая чернокожих. Где законы запрещают китайцам высаживаться на ее берегах. Где детей иммигрантов разлучают с их матерями на Эллис-Айленде навсегда.

Даже земля обетованная должна иногда приходить в себя. И хотя под ее гнилью, возможно, таится красота, хотя она велика, открыта и обильна, хотя она прячет тех, кто хочет спрятаться, и льет свет на тех, кто желает стать знаменитым, она находится не здесь и до нее далеко.

– Наше место здесь, Рома. И так будет всегда.

Ее голос дрожит, ибо она уверена в том, что говорит. Они обманывают себя, мнят, будто они наследники, принц и принцесса, восседающие на золотых тронах империи, блестящей и богатой.

Но это не так. Они преступники – преступники, стоящие во главе империи воров, наркоторговцев и сутенеров и готовящиеся унаследовать город, который деморализован и повержен, город, который смотрит на них с тоской.

Шанхай знает это. Он всегда это знал.

Весь этот чертов город вот-вот рассыплется в прах.

* * *

– Прячась здесь, мы только теряем время, – сказал Маршал. Он сидел, то и дело нетерпеливо водя носками ботинок по бетону.

– А что нам, по-твоему, надо делать? – спросила Джульетта, запрокинув голову. Она не поддалась желанию прижаться к Роме хотя бы потому, что это ужаснуло бы Кэтлин. – Если Ларкспур играет в этом какую-то роль, то после нашего визита он наверняка переехал и ушел на дно. Если же он шарлатан и солгал нам насчет вины Чжана Гутао только затем, чтобы мы убили его, то это тупик.

– Это невозможно, – пробормотала Кэтлин. – В таком большом городе не может быть, чтобы никто ничего не знал.

– Дело не в том, что кто-то что-то знает, – сказал Венедикт. – А в том, что у нас нет времени. Мы не можем отключить Алису от аппаратов, не подвергнув опасности ее жизнь. И оставить ее там, рядом с фабрикой, на которой может начаться бунт, мы тоже не можем.

– Возможно, рабочие подождут еще несколько недель, – ответил Маршал. – Коммунистов, которые ходят на собрания, мало. Они пока не так уж сильны.

Рома покачал головой.

– Пусть они и не так уж сильны, но все остальные откровенно слабы. Это помешательство поразило слишком многих. Если не физически, то морально. Те, кто остался жив, больше не предан своим патронам.

– Это вопрос времени, – сказала Кэтлин.

Венедикт вздохнул.

– Все это не имеет никакого смысла.

Маршал что-то тихо пробормотал, обращаясь к нему, и он прошептал что-то в ответ. Отметив, что разговор разделился, а Кэтлин молчит, погрузившись в свои мысли, Джульетта опять повернулась к Роме.

– Мы что-нибудь придумаем, – сказала она. – Не все потеряно.

– Да, пока, – тихо ответил он. – Но они убьют ее. Перережут ей горло, пока она спит. Она погибнет так же, как погибла моя мать.

Джульетта моргнула и выпрямилась.

– Но ведь твоя мать умерла от болезни.

На щеку Ромы упала дождевая капля, и он смахнул ее точно так же, как смахнул бы слезу. Когда их взгляды встретились, на его лице не отразилось недоумения относительно того, почему Джульетта так думает. На нем читалась только мягкая печаль.

– Разве это не так? – спросила Джульетта, ощутив, что на внутренней стороне запястий у нее почему-то выступил пот. – Как ей могли перерезать горло, если она умерла от болезни?

Рома покачал головой и мягко сказал:

– Это было нападение Алых, дорогая.

Джульетта вдруг почувствовала, что не может дышать. У нее потемнело в глазах, закружилась голова. И ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы продолжать сидеть неподвижно, чтобы казаться безучастной.

– Кровная вражда есть кровная вражда. Не думай об этом. Это не твоя вина.

– Я думала, что это была болезнь, – чуть слышно проговорила Джульетта. – Мне сказали, что это была болезнь.

Госпожа Монтекова умерла через две недели после того, как она покинула Шанхай. Через две недели после того, как при нападении на Алых погибли все их слуги.

О боже. О боже. О боже…

– Белые цветы говорили так просто затем, чтобы не потерять лицо, – объяснил Рома. – Она была найдена с красной розой, вложенной в ее руку.

– Погодите!

Это воскликнул Венедикт, и Джульетта в ту же секунду дернулась и подалась вперед. Рома бросил на нее странный взгляд и положил ладонь ей на спину, чтобы успокоить ее. Но Джульетта не заметила его жеста.

Ты должна ему сказать. Он должен это знать.