Эти три года.

Но враги не оставили мысли уничтожить отважных интернационалистов. Однажды, воспользовавшись тем, что отряд Винермана вышел далеко вперед, оторвавшись от основных сил Красной Армии на этом участке фронта, белоказаки ночью окружили деревню, где находился отряд. Белоказаки рассчитывали на внезапность, на то, что спящие бойцы растеряются. Но когда казачья сотня ворвалась в центр деревни, ее встретили залпы собравшихся там мадьяр. Остановив белоказаков, интернационалисты начали отходить. Закрепившись за селом, пехота открыла пулеметный огонь по казакам, а конники во главе с Винерманом пошли в атаку. Сотня казаков была уничтожена, Но белые продолжали окружать интернационалистов. Три эскадрона мадьяр ворвались в расположение противника и вдруг увидели направленные на них пики. Лес пик окружил вооруженных шашками кавалеристов — шашкой врага не достать, а враг в любую минуту может пустить в ход пики. И вдруг на взмыленном коне впереди своих кавалеристов оказался Винерман. В ту секунду, когда казаки уже готовы были разделаться с венграми, он, выхватив маузер, стал в упор расстреливать врагов. И тотчас же венгры последовали примеру командира — выхватили наганы, скинули с плеч карабины. Казаки в панике бросились прочь, а венгры опять взялись за шашки…

И снова бои, снова тяжелые переходы, молниеносные атаки и контратаки. А по вечерам или в редкие минуты отдыха Винерман из боевого командира превращался в коммуниста-агитатора.

Так было на фронте в Заволжье. Так было и раньше — в Минске, где в первые дни Октября сформировал Лайош Винерман из военнопленных отряд для борьбы с контрреволюцией, так было и в Москве, где Лайош с небольшим отрядом участвовал в подавлении контрреволюционного мятежа.

Для бойцов он был не только отважный командир, но и верный друг. И погиб он, спасая товарищей.

Узнав о том, что несколько разведчиков из его отряда попали в плен, командир взял пулемет и с несколькими бойцами поспешил на выручку товарищей. В разгар боя вдруг отказал пулемет, за которым лежал Винерман. Воспользовавшись этим, белоказаки бросились на Винермана и зарубили его.

Они отомстили ему за бой у Новоузенска, за разгром казачьих частей у Александрова Гая, за уничтожение семитысячной казачьей части у форта Березовки.

…Хмурым октябрьским днем 1919-го революционная Москва хоронила героя-интернационалиста, тело которого было привезено в столицу. Его хоронили на Красной площади, у кремлевской стены. В молчании проходили мимо свежей могилы рабочие Москвы, красноармейские части, отряды интернационалистов. Молча, крепко сжав зубы, шли венгры — красные мадьяры, которые завтра или послезавтра тоже пойдут на фронт, пойдут в бой за власть Советов. А в эти дни венгерские интернационалисты писали в «Правде»:

«Он отдал свою жизнь до последней капли крови за общее пролетарское дело… Он был для нас больше, чем верный товарищ, больше, чем руководитель в борьбе против контрреволюционеров. Он был нашей надеждой в будущей борьбе против наших собственных контрреволюционеров и белогвардейцев. Мы кладем его тело на жертвенник великой пролетарской революции с глубоким убеждением, что кровь товарища Винермана обеспечит и нам, и пролетариату всего мира окончательную победу».

ЦЕНА СМЕРТИ

Карой Лигети

Судьба Кароя Лигети во многом похожа на судьбу Матэ Залки. Но Матэ лишь в плену понял смысл войны, правду русской революции — Лигети понял это еще на родине. Матэ только во время войны начинал писать — Карой попал в плен уже известным в Австро-Венгрии журналистом. Впрочем, попал в плен — это неточно: очутившись на русском фронте, офицер Лигети, не сделав ни одного выстрела, при первой же возможности вместе со своими солдатами перешел фронт.

Началась обычная жизнь военнопленных. Сначала в Иваново-Вознесенске, потом — в Омске. Впрочем, и тогда Лигети уже хорошо знали и в лагерях вокруг города, и в самом Иваново-Вознесенске. После же Февральской революции Лигети развернул кипучую деятельность. Но Временное правительство, которое хотело продолжать войну и для которого венгры оставались солдатами противника, отправило их в суровую Сибирь, извечное место ссылок. Правительство надеялось, что оторванность от революционных центров заставит военнопленных успокоиться. Но из Омска Лигети писал: