Эти ведьмы не горят

По пути домой с мамой я разговаривать отказываюсь. Слезы застилают глаза, превращая сонные улицы района в цветные пятна, похожие на расплывшиеся на холсте краски.

Наша подъездная аллея пустует: папы еще нет дома, а моя машина не вернется никогда. Мама выруливает на свое обычное место и включает режим парковки. Автомобиль дергается, и от этого движения рушится плотина у меня в душе. Глубоко внутри что-то ломается, и слезы опять текут рекой. Тянусь к дверной защелке и практически вываливаюсь из салона, давясь всхлипами. Мать окликает меня, но я не реагирую.

С меня хватит!

Слишком часто Вероника меня обижала, больше ее в моей жизни не будет. Хочу полностью уничтожить следы ее присутствия. Поднимается сильный ветер, пока я направляюсь к входной двери, которую родители не заперли, накануне вечером спеша в больницу. На деревьях отчаянно шелестят листья. Земля рокочет. Весь мир буквально трепещет от моего гнева. Но магической силе этого мало. Огня! Она требует огня.

У меня аж пальцы дрожат от нетерпения. Хватит одной искры, легкого возгорания, и я спалю воспоминания о девушке, разбившей мне сердце. Секунду спустя я оказываюсь за порогом, порыв ветра захлопывает дверь. Знаю, наказание от мамы не заставит себя ждать, но остановиться не могу. Взлетаю по ступенькам и врываюсь в свою комнату. Воздух вокруг меня становится агрессивным: рвет одежду, треплет комнату. Наброски слетают со стола и прилипают к дальней стене. Рамы трясутся на крюках.

Только этого мало.

Я распахиваю шкаф и, порывшись в старых футболках, нахожу коробку из-под обуви, в которую Джемма собрала памятки наших с Вероникой отношений. Коробку я швыряю на пол и перебираю безделушки, напоминающие о годичном романе. Корешки билетов в кино. Длинные полоски со снимками из фотоавтоматов. Записки, тайком переданные на собраниях ковена. Все это сейчас сгорит.

Вернувшись к шкафу, роюсь под мини-алтарем Сестрам-Добродетельницам – откладываю в сторону полусгоревшие свечи и тяжелые кристаллы, пока не нахожу початую книжечку спичек. Смотрю на кучку сувениров, беру одну спичку и чиркаю.

В следующий миг энергия пламени пульсирует по коже, распаляя плоть. Я отделяю огонь и держу его в ладонях. Он разгорается, ища, что бы съесть.

Я беру фотографию, оказавшуюся на куче верхней. Вот она! На снимке запечатлен последний поход в молл перед тем, как Вероника взяла быка за рога, поцеловав меня. Буквально за пару дней до этого я считала себя натуралкой. Пламя лижет оборот фотографии, а потом по моей команде прожигает дыру в самодовольном лице Вероники.

Фото пузырится, изрыгая едкий дым, и воняет так, что меня едва не выворачивает. У письменного стола – небольшой контейнер для мусора. Я несу его в середину комнаты, чтобы обгоревшие остатки снимка падали в него, а не на пол. Пламя скачет и пританцовывает, доедая фотку, затем лижет мою ладонь, словно пес, выпрашивающий новую порцию угощения.

Дотла сгорает каждая фотография. Каждое письмо. Все, к чему она прикасалась. Если бы могла, я бы воспоминания о ней из памяти выжгла. Что еще? Должно быть что-то еще! Оборачиваюсь и обвожу комнату взглядом. Точно! Тупой автопортрет, который так мне нравился. Теперь она не назовет меня сломленной!

Бросаюсь к раме, стараясь, чтобы пламя не задело стены.

– Ханна! – Мама проскальзывает в комнату, лицо у нее испуганное. – Доченька, не сжигай картину! – Она забирает у меня раму и взмахом руки гасит все язычки пламени.

Гнев еще полыхает внутри, и я хочу отнять портрет. Хочу разорвать его на тысячу кусочков. Но не буду. Не стану усугублять ситуацию.

Мама меня удивляет. Я ожидаю выволочку, а она аккуратно ставит портрет у письменного стола, садится на кровать и хлопает по покрывалу приглашающим жестом.

– Ханна, поговори со мной. Что случилось?

К матери я подсаживаюсь с опаской: перспектива снова носить связывающее кольцо не может не беспокоить.

– Я застала Веронику… – начинаю я и осекаюсь, не совладав с неожиданным всплеском эмоций. Слезы текут рекой, и я закрываю лицо ладонями.

Мама осторожно трет мою спину: так она делала, когда мне, совсем маленькой, нездоровилось. Она терпеливо ждет, пока я рыдаю, пачкая ей плечо слезами и соплями.

Сквозь сдавленные всхлипы я выжимаю из себя лишь:

– Я застала ее… в постели… с Саванной…

Непостижимым образом мама меня понимает.

– Детка, мне очень жаль. Трудно смириться с тем, что человек, которого ты любил, способен жить без тебя.

Слезы я вытираю перепачканными сажей руками. После сожжения фоток Вероники у меня небось все лицо в черных пятнах.

– Есть еще кое-что. Вероника подняла дикий хайп из-за свидания с той девушкой, Морган. Поэтому она и сбежала, когда ее обязали ночевать у нас. Прикинулась жутко расстроенной, а сама, значит, кувыркалась в постели с Саванной.

Мать морщится, и я не знаю, в сочувствии ли дело… или ей неловко слушать, как дочь рассуждает о половой жизни бывшей пассии. Она чуть отстраняется и внимательно на меня смотрит.

– Погоди! Какое еще свидание? Какая Морган?

Ох! Неумение врать уже напрягает.

– Ничего серьезного, мам. Это девушка из танцевальной студии, куда ходит Джемма.