Нужно, чтобы с ним или его собственностью вступили в контакт. Нет контакта – нет агрессии. Деонтолог принимает это как априорное правило. Консеквенциалист, как обычно, апеллирует к эффективности и совокупному благу. Допустим, кого-то раздражает, что «на свете существуют такие люди». Например, дендрофилы, сатанисты или католики. Допустим, он уверяет, что его страдание велико, и у нас есть способ в этом удостовериться. Удостоверились – мучается, не врет. Стоит ли на основании его боли выдвинуть обвинение против сколь угодно удаленного дендрофила?
На всякий случай, дендрофилия – это сексуальное влечение человека к дереву, редкая склонность, чуждая большинству. Но как только мы признаем агрессией практику дендрофилии, мы сразу ставим под удар всех католиков. Потому что наверняка найдется и тот, кого существование католиков ранит не меньше, чем нашего страдальца ранит существование дендрофилов (например, чрезмерно ранимый сатанист или атеист). В итоге мы получим безумный мир, где кто угодно может запретить что угодно, это очевидно неэффективный мир. Лучше, подобно деонтологам, признать априорное право на существование католиков и дендрофилов, пока первые не практикуют аутодафе, а вторые не посягают на ваш сад или табурет. Но обратите внимание, данные практики – это уже реальный контакт с людьми и их собственностью (особенно в случае аутодафе).
При этом страдания, доставленные бесконтактно, сугубо ментально, игнорируются. На основании того, что в подавляющем случае для А его бытие в качестве католика или дендрофила намного ценнее, чем для Б его небытие в этом качестве, при условии что прямого контакта с Б нет. Сугубо ментальные страдания считаются ниже значимого болевого порога. В этой формуле уже содержится ответ всем, кого ранит
Экономисты об этом говорят, обсуждая теорему Коуза и ее окрестности.
Покажем это на простом примере. Квартира – ваша собственность. Если вас затопит, это урон, признаваемый законом. Но закон, вероятно, писали заядлые материалисты. Урон для них только то, что можно измерить объективно. Но настоящий урон всегда субъективен. Урон не в том, что у меня мокрый потолок и лужа на полу, а в том, что мне это неприятно, а еще неприятно тратить ресурс на ликвидацию этого. Но меня, к примеру, мокрый потолок смущал бы меньше, чем громкая музыка из-за стенки. Можно долго разбирать юридически, что такое квартира, но в любом случае квартира, как и любая собственность, – это пучок прав. И если по уму, то этот пучок предусматривал бы отсутствие в моей квартире лишних звуков без должного оправдания, как и лишней жидкости.
В чем может быть оправдание? Например, если соседям важно включить музыку и это порадует их на 100 баллов, а мой дискомфорт оценивается всего лишь в 10, то правы они, а если мне больно на 100 баллов, а им радостно на 10, то прав я. К сожалению, эти баллы почти невозможно измерить.
Но с тех пор, как придумали наушники, сосед не должен мучить другого. Каков бы ни был баланс полезности и издержек, конфликт интересов может решить любая из сторон. Тот, кого ранит музыка, может просто убраться из своего дома на то время, что она звучит. Но вторая сторона может поступить проще: достать наушники. И проблему должен решить тот, кому ее решить проще. Поэтому шумная музыка – да, это агрессия. А вот кашель за стеной – нет. Он может быть даже громче музыки, неприятнее, но его нельзя устранить так же легко. Вероятно, больному еще хуже, чем его соседям, и если бы он мог решить проблему, он бы решил. Аналогично – детский плач. Это не агрессия. Насчет шумного ремонта – возможны варианты. Наверное, он нужен (иначе на него не тратили бы деньги), и не делать его – это издержки. Но вот согласовать время с теми, кого это тоже коснется, – вероятно, уменьшит общие издержки, и значит, стоит согласовать.
Абдусалам Абдулкеримович Гусейнов , Абдусалам Гусейнов , Бенедикт Барух Спиноза , Бенедикт Спиноза , Константин Станиславский , Рубен Грантович Апресян
Философия / Прочее / Учебники и пособия / Учебники / Прочая документальная литература / Зарубежная классика / Образование и наука / Словари и Энциклопедии