Этика Нового Завета

Аналогично Марк достигает своих богословских целей через шок, который испытывает читатель, когда видит правильное исповедание со стороны явного аутсайдера в момент смерти Иисуса. Похожим образом обстоит дело и с праведным центурионом, чьего слугу исцелил Иисус: его вера противопоставляется маловерию израильтян (Мф 8:10-13). Повествовательный и богословский смысл рассказа аналогичен тому, что мы видим в высказывании: «Истинно говорю вам: сборщики податей и проститутки впереди вас идут в Царство Божие» (Мф 21:31). Точно так же, как в Мф 21:31, Иисус не рекомендует мошенничество и проституцию, так и в рассказах о центурионах нельзя видеть легитимацию военной карьеры для христиан. Правда, в Новом Завете ничто прямо не исключает и не запрещает такую карьеру[53]. Но только эти упоминания о солдатах могут использоваться в обоснование того, что для христиан допустимо применять насилие в защиту социального порядка и справедливости.

Ветхозаветные повествования о священной войне. Основной внутриканонический вызов свидетельству Нагорной проповеди о ненасилии и любви к врагам содержится не в Новом Завете, а в Ветхом Завете, особенно в повествованиях о священной войне. Эти тексты прямо заповедуют израильтянам убивать своих врагов. Согласно Второзаконию, при захвате города израильской армией необходимо «предать мечу всех мужчин», а женщин, детей и скот захватить как добычу (Втор 20:10-15). Этот закон применяется к городам, расположенным вне непосредственной территории Израиля. Иное дело - земля, которую Израиль считает своей. На ней захваченные города должны быть уничтожены: «Не оставляй в живых ни одной души» (Втор 20:16-18). Яркую иллюстрацию этой заповеди мы находим в 1 Цар 15, где Господь через пророка Самуила велит убить амаликитян: «Теперь иди и порази Амалика, и истреби все, что у него; и не давай пощады ему, но убей и мужчину и женщину, и отрока и грудного младенца, и вола и овцу, и верблюда и осла» (1 Цар 15:3). Саул выполняет это повеление не полностью, оставляя в живых амаликитянского царя Агага. Повествование описывает это как страшный поступок Саула, повлекший за собой отвержение его Богом как царя Израилева. (Затем Самуил исполнил-таки волю Господа, «зрубив Агага в куски перед жертвенником (1 Цар 15:7-35))

Христиане поступали с такими текстами по-разному. Иногда ими обосновывали жестокие крестовые походы. Барт усматривал в них указание на то, что мы не вправе ограничивать свободу Бога, даже свободу заповедовать насилие. (Рассуждая в аналогичном ключе в период вьетнамской войны, я понял, что не могу быть отказником: я не смогу поручиться, что никогда не буду сражаться. Ведь Бог может повелеть мне, как некогда повелел Саулу, убить врага!) Другие христиане прибегали к аллегорическому толкованию: речь якобы лишь о том, что мы должны истребить грех из нашей жизни. Однако, даже если аллегорическое толкование полезно для назидания, оно никуда не годится как экзегеза. Совершенно очевидно, что Ветхий Завет легитимирует использование вооруженного насилия народом Божьим при определенных обстоятельствах.

Здесь, однако, мы прибегаем к методологическим принципам, изложенным в части III: в конечном счете, норму определяет Новый Завет. Если в каком-то нравственном вопросе свидетельство Нового Завета противоречит свидетельству Ветхого Завета, то мы опираемся на Новый Завет. Точно так же, как мы легитимируем с помощью Нового Завета отсутствие обрезания, несоблюдение пищевых запретов или запрещение развода, так прямое учение Иисуса и поданный Им пример ненасилия меняют наше представление о Боге и общине Завета: оказывается, убивать врагов больше нельзя. Герменевтическим водоразделом оказываются шесть антитез Нагорной проповеди. Как мы уже говорили, Ветхий Завет проводит грань между любовью к ближнему (т.е. ближнему - израильтянину!) и поведением с врагами. Однако:

А я говорю вам: любите врагов ваших, молитесь за гонящих вас. Да будете детьми Отца вашего Небесного.

После того как Иисус сказал эти слова и воплотил их в своей жизни и смерти, мы не можем апеллировать к примеру Самуила. Крест и воскресение изменили все. Мы живем в ситуации, в которой можем исповедовать:

Бог во Христе примирил с Собою мир, не вменяя людям преступлений их, и дал нам слово примирения (2 Кор 5:19).

Те, кому доверена такая Весть, будут читать Ветхий Завет так, что его образ милости Божьей и эсхатологического восстановления мира будет иметь приоритет над ветхозаветными рассказами о заповеданном насилии.

Теперь мы должны рассмотреть, как на наше понимание вопроса влияет его прочтение в свете ключевых образов - общины, креста и нового творения.