Этика Нового Завета

Итог: новозаветное свидетельство не дает никаких оправданий насилию. Попытка Нибура легитимировать его как приближение к идеалу любви с герменевтической точки зрения ошибочна, ибо не отдает должное тому, что Новый Завет говорит об использовании принципов любви и справедливости. Нибур также пренебрегает тем фактом, что насилие запрещают ряд новозаветных правил. Йодер и Хауэрвас гораздо более правы в своих нормативных высказываниях против насилия, особенно в своем акценте на смерть Иисуса как образец для христиан. Шюсслер Фьоренца полностью находится в мире новозаветных символов, когда рассматривает насилие не с точки зрения его носителей, а с точки зрения жертв. Однако она отступает от этого мира, когда теряет из виду значение Креста как образца для новозаветной этики.

(Б) Другие авторитеты. Здесь мы сталкиваемся с колоссальной методологической проблемой: высказывания Нового Завета о насилии противоречат тому, что говорят традиция (предание), разум и опыт. Поэтому наше конечное суждение о насилии во многом будет определяться тем, как мы соотносим авторитеты небиблейские и авторитет библейский. Скажем, Нибур оправдывает насилие, ибо сознательно отводит разуму и опыту решающую роль в христианской этике. Однако в части III я выдвинул принцип: не следует рассматривать предание, разум и опыт как самостоятельные и независимые источники авторитета: необходимо соотносить их с Новым Заветом. Это означает: предание, разум и опыт помогут нам понять Писание, но не отменят его свидетельтво. Попробуем применить этот принцип.

Традиция (предание). Хотя христианская традиция I-III веков имела решительно пацифистскую ориентацию, со времен Константина христиане обычно легитимировали войну (по крайней мере, допускали ее при определенных обстоятельствах). Легко южно видеть, что, как отмечал еще Барт, классические критерии справедливой войны (правое дело, легитимный правитель, разумные шансы на успех, справедливое ведение военных действий и т.д.) взяты не из Нового Завета, а получены путем рассуждений, опирающихся не на Библию, а на представления о естественном законе. Поэтому мы не вправе использовать учение о традиционной войне как герменевтическое средство при истолковании Нового Завета. Более того, создатели этого учения и сами первоначально не пытались этого делать[57]. Соответственно, несмотря на древность данного предания и тот факт, что оно отражало мнение большинства христианских богословов, оно не может быть принято, доколе не будет доказано, что оно не противоречит свидетельству Нового Завета. Для подробного анализа здесь нет места, и я обрисую свою позицию лишь в общих чертах. Новый Завет не дает никаких оснований считать, что христианское участие в войне может быть «справедливым». Поэтому учение о справедливой войне, хотя и представляет мнение большинства, должно быть отвергнуто или скорректировано в свете новозаветного учения. И здесь следует вспомнить о малом, но значительном облаке свидетелей против насилия: сами новозаветные авторы, Послание к Диогнету, Тертуллиан, св. Франциск Ассизский, анабаптисты, квакеры, Дороти Дей, Мартин Лютер Кинг... Апеллируя преимущественно к Новому Завету и примеру, поданному Иисусом, они обличали всякую войну и насилие, называли подобное поведение несовместимым с ученичеством у Иисуса. И огромное историческое значение этих свидетелей совершенно непропорционально их малому количеству, - ибо их взгляды были глубоко созвучны Новому Завету, а сами они выделялись своей принципиальностью. Наша задача состоит в том, чтобы более полно востребовать и использовать это христианское наследие, ибо оно помогает нам лучше понять, каким должен быть наш собственный отклик на новозаветное свидетельство.

Разум и опыт. Здесь дело обстоит сложнее. С одной стороны, некоторые толкователи (например, Августин и Нибур) убеждены: превратности человеческого исторического опыта иногда вынуждают христиан прибегать к насилию для обеспечения мира. Ведь христиане должны ясно осознать последствия своего действия или бездействия и принять нравственную ответственность за общество, в котором они живут. (Подробнее об этой позиции см. в дискуссии о Нибуре в разделе 12.1) Такой подход очень серьезно учитывает тот факт, что социальный и политический контекст христианского нравственного выбора с I века кардинально изменился. Если Нагорная проповедь была обращена к маргинальной общине вне круга власти, ее поучения невозможно прямо применить к ситуации, когда христиане обладают властью и влиянием или составляют большинство жителей в демократическом государстве.