Этика Нового Завета

В рамках Нового Завета глубоко сектантский характер Иоаннова мировоззрения и оптимистическое отношение Луки к миру и культуре находятся словно на противоположных полюсах. Не случайно X. Ричард Нибур в своем классическом труде «Христос и культура», рассматривая проявления ментальности «Христос против культуры» в христианской традиции, начал именно с Первого послания Иоанна как с наиболее яркого случая[4].

Одно из поразительных проявлений изоляционистской по виду тенденции Иоанновой традиции - тот факт, что заповедь любви, играющая в ней столь важную роль, применяется только внутри верующей общины. «Я даю вам новую заповедь: любите друг друга» (Ин 13:34а). Верно заметил Эрнст Кеземан:

Понятие любви в четвертом Евангелии имеет свои проблемы... Иоанн требует любви к братьям, но не к врагам... У Иоанна ни из чего не видно, что любовь к брату должна включать и любовь к ближнему, как того требуют другие книги Нового Завета[5].

По мнению некоторых толкователей, этот внутриобщинный фокус делает Иоаннов корпус этически ущербным. Например, Джеймс Лесли Хоулден неодобрительно замечает, что «для Иоанна верующий не имеет обязанностей по отношению к «миру», но лишь по отношению к тем, кто, подобно ему, спасен от него»[6]. Особенно сильный протест звучит в словах Джека Т. Сандерса, который говорит о «слабости и моральном банкротстве Иоанновой этики»:

Это не христианство, которое считает, что любовь - то же самое, что и исполнение Закона (Павел), или что притча о милосердном самарянине требует (Лука) остановиться и оказать хотя бы первую помощь человеку, ограбленному, избитому и брошенному умирать. Иоаннову христианству интересно только одно: верит ли он. «Брат, ты спасен?» - спрашивает Иоаннов христианин человека, обливающегося кровью на обочине дороги. «Позаботился ли ты о своей душе?» «Веришь ли ты, что Иисус пришел от Бога?» «Если веришь, то будешь иметь жизнь вечную», - обещает Иоаннов христианин, пока кровь умирающего сочится на землю...[7]

Справедливо ли обвинение Сандерса? Создается впечатление, что христология действительно вытеснила этику, особенно в Евангелии от Иоанна. (Как мы увидим, Первое послание Иоанна до некоторой степени уравновешивает Евангелие в этом вопросе.) Однако, как я уже неоднократно говорил, этическое значение новозаветного повествования нельзя сводить к его дидактическому содержанию. И на примере четвертого Евангелия особенно ясно видно: для того чтобы понять роль Евангелия в формировании христианской общины, нужно рассматривать его рассказ в целом. Сектантский характер материала отрицать невозможно, но Сандерс поспешил вынести столь суровый вердикт относительно его этического качества. Имело смысл обратить внимание как на специфические исторические обстоятельства появления четвертого Евангелия, так и на многогранность описания им мира, в котором живут и действуют читатели.

Далее мы будем следовать обычной процедуре: сначала рассмотрим христологию текста, затем - его образ Церкви, затем - этическое значение эсхатологии и, наконец, повествовательный мир евангелиста как контекст для нравственного суждения. Мы будем анализировать преимущественно Евангелие от Иоанна, но в ряде моментов привлечем также свидетельство посланий. Поскольку нашей задачей является разбор основных нравственных концепций, существующих в новозаветном каноне, у нас нет нужды проводить четкую грань между Посланиями и Евангелием или между гипотетическими редакционными слоями Евангелия. Мы исходим из того, что Иоаннова традиция представляет собой отчетливую и богословски когерентную траекторию. Автор Первого послания Иоанна артикулирует эту траекторию, стремясь устранить возможное недопонимание, однако его добавления к традиции - дружеские поправки, попытки разъяснить то, что он и его община «от начала» считали смыслом «вести, которую мы слышали от Него и возвещаем вам» (1 Ин 1:1-5).

1. Иоаннова христология: человек с неба

Через все четвертое Евангелие проходит образ Иисуса как божественной фигуры, которая приходит в мир, чтобы принести свет и спасение. Иисус хорошо знает о своем божественном происхождении и своей участи, и свою божественность Он проповедует открыто всем, кто захочет слушать. Хотя многие отвечают неверием, четвертое Евангелие ничуть не скрывает, кто такой Иисус. Поэтому после своего ареста Иисус может честно сказать первосвященнику: «Я говорил открыто миру... и тайно не говорил ничего» (Ин 18:20).