Этика Нового Завета

Он - предсуществующий Логос, который был с Богом прежде творения и через которого был создан мир. Хотя в остальной части Евангелия этот титул («Слово») к Иисусу больше не применяется, многие другие черты повествования указывают на единство Иисуса с Богом. Он сам говорит о своем предсуществовании в молитве к Отцу («Прославь Меня Ты, Отче, у Тебя Самого славою, которую Я имел у Тебя прежде бытия мира»; Ин 17:5), а также в поразительном публичном утверждении: «Истинно говорю вам: прежде нежели был Авраам, Я есмь» (Ин 8:58). Неоднократно говорится, что Он сошел с небес (Ин 3:31; 6:5158), и Иисус противопоставляет свое небесное происхождение происхождению «иудеев»: «Вы от нижних, Я от вышних; вы от мира сего, Я не от сего мира» (Ин 8:23)[8].

На возвышенный сверхъестественный статус Иисуса указывают и другие детали Иоаннова портрета. Иисус обладает сверхъестественным знанием людских сердец (Ин 2:23-25). Он как будто не испытывает потребности в обычной материальной пище (Ин 4:31-34), - повествовательный элемент, который несомненно поспособствовал докетической ереси, впоследствии обличавшейся автором Первого послания Иоанна. Иисус чудесным образом исчезает из враждебно настроенных толп (Ин 7:30; 8:59). Весть о смерти своего друга Лазаря Он встречает с радостью, поскольку она поможет Ему дать наставление ученикам (Ин 11:1415). Его чудеса названы «знамениями», и сам Иисус дает им длинные медитативные интерпретации (например, речь о «хлебе жизни» в Ин 6). В отличие от синоптического Иисуса, Иоаннов Иисус неоднократно произносит пространные христологические речи, в которых объясняет, кто Он, и утверждает о своем единстве с Богом. Одним словом, перед нами Иисус, в котором полностью явлена божественная слава. «По земле ходит Бог»[9]. «Слава», о которой свидетельствует верующая община (Ин 1:14), самой своей яркостью угрожает исповеданию, что Слово в самом деле стало плотью. Кеземан даже сказал, что Иоаннова христология находится в опасной близости к «наивному докетизму», непреднамеренному отрицанию человечества Иисуса[10].

Вероятно, докетические схизматики, обличаемые Первым посланием Иоанна, - те, кто отрицал, что «Иисус Христос пришел во плоти» (1 Ин 4:2-3), - отталкивались как раз от вышеназванных элементов четвертого Евангелия[11]. Против такой интерпретации автор Первого послания Иоанна - утверждающий, что он не только видел Слово жизни, но и «касался Его руками» (1 Ин 1:1) - интерпретирует наследие четвертого Евангелия, подчеркивая подлинное человечество Иисуса. Надо сказать, делает он это небезосновательно. В Евангелии от Иоанна действительно есть целый ряд деталей, которые передают физическую конкретность и человеческую реальность воплощения. Иисус испытывает жажду и просит самарянку дать Ему напиться (Ин 4:7; ср. 19:28). Он плачет у гробницы Лазаря (Ин 11:35). Он снимает верхнее платье, берет полотенце и моет грязные ноги учеников (Ин 13:3-5). Иисус - Слово, ставшее плотью (Ин 1:14), и эта плоть не просто наряд актера для спектакля. Он - человек, знающий боль, радости и печали воплощенного существования.

В этом постоянном парадоксальном напряжении между божественностью и человечеством Иисуса состоит гений Иоанновой христологии. Иоанн говорит об Иисусе в необычайно возвышенных категориях. Иисус у него напоминает универсальный Логос стоицизма, предсуществующую Софию из еврейской хокмической традиции («излияние славы Вседержителя»; Прем 7:25) и Слово Божье, описываемое в израильской пророческой традиции (см. Пс 32:6; Ис 55:10-11). Все это, и даже более того, совместилось в одном Иисусе. И все же Он - реальное историческое лицо, живущее во плоти. До Него можно дотронуться, и Его можно ранить. Эти утверждения Иоанна выходят за пределы символических миров, которые предоставили ему фон для описания Иисуса, и потрясают эти миры.

Показателен отрывок из святого Августина, до своего обращения прошедшего школу платонической мысли, где он сравнивает Иоаннову христологию с «некоторыми книгами платоников»:

... Я прочитал там не в тех же, правда, словах, но то же самое со множеством разнообразных доказательств, убеждающих в том же самом, а именно: «В начале было Слово и Слово было у Бога и Слово было Бог»...Того же, что Он пришел в Свое имение, и Свои Его не приняли, а тем, кто Его принял, верующим во Имя Его, дал власть быть «чадами Божиими» - этого я там не прочел. Также я прочел там, что Слово, Бог, родилось «не от плоти, не от крови, не от хотения мужа, не от хотения плоти», а от Бога, но что «Слово стало плотью и обитало с нами», - этого я там не прочел[12].

Язык еле выдерживает давление этого поразительного исповедания. Приходят на ум строки Уистана Хью Одена:

Как может Вечное совершить временный акт,

Бесконечное - стать конечным фактом?

Ничто возможное не может спасти нас[13].