Этикет темной комнаты

Нужно сохранять спокойствие и ждать, когда она исчезнет.

Восемьдесят четыре

С а а а а й е е р с с с…

Сайерс…

Сайерс…

Я думаю, кто-то зовет меня по имени, но голос раздается слишком далеко, чтобы помочь.

– Сайерс.

И теперь я вижу его – посередине комнаты стоит Эван.

– Я сам вошел. – Он смотрит на меня. – Что ты делаешь?

Но я не в силах ответить ему.

Мое тело превратилось в лед, и я должен стоять совершенно неподвижно – иначе разобьюсь.

Я вижу это в уме. Сначала мои пальцы, уши и губы, затем руки и ноги и все остальное. Страх – это вселенная, и я снова падаю в себя. Это продолжается и продолжается, словно бесконечность открытого космоса. Мы глубоко внутри.

– Сайерс?

Голос Эвана возвращает меня на поверхность.

– Скажи мне что-нибудь.

Но я не могу. Если я попытаюсь, моя челюсть разобьется на куски.

– Сайе, ну хватит, ты пугаешь меня. Я не знаю, как помочь тебе, если ты молчишь.

Мне нужна помощь, нужна, и потому я шиплю, не разжимая губ:

– Я лед.

Он щурится так, будто я уравнение без знака равенства, и отходит на пару футов вправо, будто ему нужно посмотреть на меня под другим углом.

– Тебе холодно?

Нет, он не понимает.

Теперь я дышу быстро.

Моя грудная клетка вот-вот вырвется наружу.

– Если тебе холодно, то почему ты не ляжешь в кровать и не укроешься потеплее? – Он хватает меня за руку, словно хочет переместить куда-то, и я издаю панический вопль. Он стремительно отходит от меня, словно от машины со сработавшей сигнализацией.

– Черт, прости. Тебе больно?

Да. Мне больно. Он понимает. Я плачу от облегчения.

Но вслед за этим новый приступ паники – что, если мои слезы замерзнут, и глаза разобьются, и весь мир погрузится во тьму? Я должен сказать ему, прежде чем он тоже покинет меня.

Неприятный быстрый шепот сквозь зубы:

– Я л-лед. Если я пошевелюсь – то р-разобьюсь.

Выражение его лица медленно меняется, словно он знает что-то такое, чего не знаю я.

– Ты застыл, словно… – А потом он говорит: – Это не так, Сайерс.

Я был неправ – он не понимает. Я скоро умру.

– Думаю, все это у тебя в голове, Сайе. – Эван берет меня за кисть. Не обращая внимания на мой испуганный стон, он разжимает мне кулак. – Смотри.

Я смотрю, как он двигает моими пальцами. Мне плохо. Меня тошнит.

Затем он берет мою руку выше локтя – она поднята с того момента, как мое тело застыло, – и машет ею туда-сюда, согнув в суставе, как сделал бы это физиотерапевт.

– Видишь? Видишь?

Я почти киваю, но затем вспоминаю:

– Шея?

Он берет мою голову и кивает ею за меня: вверх-вниз.

Влага застилает мне глаза, и мне снова страшно:

– Глаза?

Он смотрит на меня с большим сочувствием. Просто удивительно, до чего же сокрушительным может быть сочувствие.

– С глазами у тебя все в порядке, Сайерс. Ты не лед.

И это, должно быть, правда. Моя челюсть цела, и ребра тоже. Меня покалывает, словно я оттаиваю. Но внезапно колени начинают крошиться – я разрушаюсь.

Эван ловит меня падающего и помогает устроиться на полу.

– Просто дыши, хорошо? – Он садится на корточки рядом со мной.

Ощупываю свои бедра – они целы – и прерывисто дышу.

– Ты в порядке, ты в порядке.

Я в порядке, я в порядке.

Конечно же я не заморожен.

Я просто схожу с ума.

Как долго я стоял так, словно статуя? Мне страшно подумать об этом. Теперь руки и ноги сводят судорогой, а во рту пересохло, я чувствую свой запах. Пахну я ужасно. Эван тоже должен чувствовать это, но он ведет себя так, будто не чувствует, хотя стоит очень близко ко мне, его карие глаза всего в нескольких дюймах от моих глаз. У Пенни тоже карие глаза, только ее глаза – подсолнухи, а его – янтарь, смола, сохраняющая вещи навсегда.

– Эван… почему ты так добр ко мне?

– Что ты хочешь сказать?

– Почему ты никогда не делаешь мне больно?

Он прямо-таки пугается, а потом его лицо расплывается в улыбке – такой дразнящей улыбкой одаривают маленьких детей.

– Мне не нравится причинять боль беспомощным созданиям.

Но все это не смешно. Я не думал об этом, когда он был меньше, был уязвимым, беспомощным.

И она тут же возвращается. Ослепительно-белая паника. Вскакиваю на ноги и надеваю шлем, но он почти сразу же становится тесен мне. Я издаю звуки, не похожие на слова, и я…

«Хватит, Дэниэл».

Я замираю.

«Ты мальчик, а не чертов зверь».

– Сайерс?

Он назвал меня Сайерсом. Он знает, что я не Дэниэл, он знает.

Не могу убежать…

– Что происходит?

Не могу драться…

– Говори, Сайерс.

Не могу убежать, не могу драться, не могу убежать, не могу драться…

– Посмотри на меня, Сайе. Пожалуйста.

Я смотрю и вижу Эвана, одного Эвана.

– Ты можешь убежать. И ты можешь драться. – Он не сводит с меня глаз. – На тебе нет кандалов.

Шарю глазами по комнате. Это как фотография с двойной экспозицией или же стереоскоп, застрявший между двумя кадрами. Окна спальни Дэниэла то появляются, то исчезают. Эван тоже. Я изо всех сил испуганно хватаю его за рубашку.

Он берет меня за руку и уводит из комнаты – на верхнюю ступеньку лестницы в подвал.

– Нет, прости меня! Отпусти меня, пожалуйста.