Этикет темной комнаты

Его мать, прислонив костыли к стене, осторожно опускается на мягкий стул.

– Вы повредили ногу? – спрашиваю я.

– Всего-навсего подвернула лодыжку. – Она машет рукой, будто тут совсем не о чем говорить. – Споткнулась о бордюр.

– О, очень жаль. Я знаю, каково это – не иметь возможности ходить…

– Да все нормально. Мы справляемся.

И я вижу, что так оно и есть. Выстиранная одежда аккуратно сложена на скамейке в углу – маленькие носочки, и рубашки, и штанишки, а в воздухе стоит запах свежеиспеченного хлеба. «Такова уж моя мама, – вспоминаю я слова Пенни. – Она не сидит без дела, даже когда ей больно, потому что всегда есть работа, которую надо переделать».

Николай тянет меня за рукав.

– Сай-а? Хочешь, загадаю загадку?

– Конечно.

– Что идет вверх и вниз, но стоит на месте?

– Не знаю. Что?

– Ступеньки!

Он выжидающе смотрит на меня и, когда я улыбаюсь, смеется так отчаянно, что чуть не валится с ног.

Я обнаруживаю, что тоже смеюсь, скорее над его реакцией на шутку, чем над чем-то еще. Мой взгляд обращается к стене с семейными фотографиями, совсем такой, как рассказывала Пенни. Здесь несусветное множество фотографий младенцев и школьных фотографий, а затем мое сердце будто сковывает холод. На одном из снимков я вижу гигантскую вывеску над придорожным ресторанчиком.

РЕСТОРАН.

И перед ним позирует на гравийной автостоянке Пенни. Она стоит рядом с девушкой с легкими светлыми волосами и невыразительными бровями. Обе девушки улыбаются в камеру, глаза у них блестят, одеты они в бледно-розовую форму официанток.

Меня будто сбили с ног.

– Пенни работала в ресторане?

Миссис Валлес прослеживает направление моего взгляда.

– Да… вместе со своей лучшей подругой Ниной. Этот ресторанчик принадлежит тетке Нины. – В ее глазах появляется беспокойство. – Пенни говорила, они обслуживали твой столик. А ты не помнишь?

– Нет…

Но я конечно же помню. Пенни в тот вечер – несколько жизней тому назад – работала официанткой. Это она услышала мои злобные слова.

И как так получилось, что я не узнал ее?

– Мне следует убрать отсюда эту фотографию, – говорит миссис Валлес. Голос у нее высокий и напряженный. – Это там Пенни была…

Похищена. Да, мне известно это.

– Я уже пыталась снять ее, но Пенни очень расстроилась. Сказала, что она напоминает ей о том, как все обстояло раньше… но то, что она хотела ее оставить… Я этого не понимала, не видела в этом никакого смысла… – Она замолкает, заметив обращенный на нее внимательный взгляд Николая.

Мне нужно спросить, как дела у Пенни сейчас – затем я сюда и пришел, но, наверное, не стоит затевать такой разговор в его присутствии.

– Мамочка? – подает он голос. – Пойдем в парк?

Она отрицательно качает головой:

– Нет, солнышко. Мне пока еще трудно ходить по траве, но скоро мы обязательно туда сходим.

Он явно огорчается, и я знаю, что, если бы Пенни была здесь, она выполнила бы его просьбу. Она говорила, что они с Николаем неразлучны с самого его рождения. И не успев осознать, что делаю, я предлагаю миссис Валлес:

– Я могу пойти туда с ним.

Но тут же чувствую себя полным идиотом. Миссис Валлес не отпустит своего сына со мной, тем более что я совершенно не умею обращаться с маленькими детьми.

Но не успеваю я взять свои слова обратно, как Николай высоко подпрыгивает от радости.

– Да, он может!

Миссис Валлес явно сомневается:

– Ты правда не против? Это совсем недалеко…

И я улыбаюсь, потому что помощь кому-то – даже совсем небольшая – приносит радость.

– Правда.

Как только мы доходим до парка, Николай срывается с места на скорости, кажущейся невозможной для таких коротеньких ножек. Когда я догоняю его, он пытается взобраться на странно высокие круглые качели.

– Помочь? – спрашиваю я.

Он поднимает руки, я воспринимаю это как «да», беру его за талию – неуклюже, словно тридцатифунтовую вазу, и опускаю на облюбованные им качели.

– Качай! – приказывает он.

Захожу ему за спину – он очень худенький и хрупкий на вид, и я пугаюсь, что сломаю ему позвоночник или еще что. Положив руку ему на пояс, я легонько толкаю его, так что качели уходят вперед дюйма на два.

Ники недовольно оглядывается на меня.

– Хочу высоко!

Я качаю его все сильнее и сильнее, пока не получается разогнаться так, как того хочет Николай, и он счастливо вопит во всю мощь своих легких. Тут возникает троица мамочек с детьми в прогулочных колясках. Они, подозрительно глядя на меня, усаживают их на качели.

Одна из мам говорит мне:

– Это качели для малышей.

– А.

Других детей, ожидающих своей очереди на качели, здесь нет, и, честно говоря, я сомневаюсь, что Николай весит больше, чем их дети, поэтому я не вижу причин уступать им и не собираюсь уводить его отсюда. Мамочки выразительно смотрят друг на друга.

– А можно теперь на горку? – просит Николай, почуяв, наверное, повисшее в воздухе напряжение.

– Конечно, – с облегчением выдыхаю я.

Он поднимает руки, я поднимаю его – и качели поднимаются вместе с ним.

Николай громко хныкает:

– У меня ноги застряли!