Этикет темной комнаты

Я устал – очень плохо сплю в последнее время – и потому выпаливаю в ответ:

– Ну и пошел. Мне пофиг.

Разворачиваюсь, чтобы уйти, но тут Гаррет протягивает мне бутылку. Его рука слегка трясется, и еще я замечаю его налитые кровью глаза и красные лоснящиеся щеки. Совершенно очевидно, что он пьян. Я, секунду посомневавшись, беру у него бутылку и сажусь рядом. Делаю глоток – спиртное обжигает желудок, – а потом он забирает ее у меня.

– Ну… – сурово спрашивает он. – У какой семилетней девчонки ты украл вот это? – Он кивает на мое ожерелье.

– Да пошел ты, – снова говорю я, и он улыбается, будто я ответил правильно. – Что ты здесь делаешь, Гаррет?

– Завалил пару предметов. – Он равнодушно пожимает плечами.

– Я тоже, – смеюсь я и снова беру бутылку.

На лице Гаррета проступает знакомое восхищение. Расположить его к себе оказалось совсем не трудно. Впервые за целую вечность что-то дается мне легко. Я выпил недостаточно, чтобы опьянеть, но, кажется, приблизился к этому состоянию.

Трясу бутылку.

– Это все, что у тебя есть? И ничего поинтереснее?

– Приходи сегодня на вечеринку к Брэкстону. Там будет Тэннер.

– Звучит заманчиво. – Звучит весело. А разве есть что-то плохое в веселье? Разве я обязан все время заниматься, или читать, или беспокоиться?

– Ты все еще дружишь с Операцией? С Эваном? – Гаррет ставит ударение на последнем слове, словно имя Эвана – само по себе шутка.

– Нет. – Отрицание падает у меня с языка, подобно камню. – Уже нет.

Гаррет расслабляется и смотрит на меня примерно так же, как смотрел, когда узнал, что я учу латынь. Словно я непостижим, но в хорошем смысле этого слова.

– Я никогда не мог понять, почему ты тусуешься с этим плаксой.

Это довольно безобидное оскорбление, но оно не соответствует действительности и потому вызывает у меня протест. Я все еще помню, каким был Эван тем вечером. Он тяжело дышал, его глаза были огромными от страха… Но он не плакал.

– Ну, ты же не был с нами все время, верно? – Гаррет, видимо, вспоминает тот же самый вечер, и в глазах у него появляется какой-то странный блеск, словно злой волшебник готов показать свой лучший фокус.

– Ты знаешь, что заставляет Эвана Замару плакать?

Я страшусь ответа, но все же медленно мотаю головой.

Гаррет с щербатой улыбкой наклоняется ко мне.

– Минет.

Девяносто шесть

Гаррет смеется. В голове у меня раздается пьяное, резонирующее буханье.

Он ведь это не серьезно? Когда он увел Эвана в лес, он… не могу поверить, что он это говорит, не могу поверить, что он это делал. Гаррет опускает бутылку себе на пах, переворачивает и льет алкоголь на землю. Опять смеется и делает еще один глоток, при этом кажется совсем обычным и расслабленным, словно уже думает о чем-то другом, словно то, что он сделал, ничего не значит.

От удара об асфальт бутылка разлетается на острые осколки, и до меня доходит, что я выбил ее из его руки. На лице Гаррета мелькает выражение шока, и оказывается, что я схватил его за горло и прижимаю к земле.

Гаррет моргает и ловит ртом воздух, его пальцы впиваются в мои. Его глаза выпучиваются – потом сужаются, и он бьет меня в лицо кулаком-кувалдой.

Я кренюсь к земле, перед глазами у меня звезды.

– Какого хрена, Сайе! – Гаррет вскакивает на ноги и трясет рукой.

Его слова эхом отдаются у меня в голове, я чувствую вкус крови во рту. Встав на колени, сплевываю ярко-красную слюну и, тяжело дыша, выпаливаю:

– Ты не сделал этого с ним!

– Прекрасно, – лыбится он. – Не сделал.

С ревом обхватываю его колени и тяну вниз.

Замахиваюсь, он уворачивается, и мой кулак со всего размаху ударяется о бетон. Костяшки пальцев разбиты, в ранки набивается белая пыль, и я понимаю, что мне должно быть больно, но почему-то ничего не чувствую.

Гаррет поднимается на ноги и осыпает меня ругательствами.

Внезапно меня подбрасывает в воздух, это его байкерский ботинок вонзается мне в ребра.

Вот это я чувствую.

Я что-то бессвязно кричу, из легких выходит весь воздух. Меня сотрясают рвотные позывы. Гаррет поднимает ногу, чтобы вмазать мне еще раз…

Я, перекатившись, оказываюсь вне его досягаемости и вскакиваю.

На висках Гаррета выступает пот, он защищает лицо огромными кулаками и кричит:

– Ты думаешь, я просто позволил ему уйти после того, что он сделал?

– Он ничего тебе не сделал!

Гаррет на секунду опускает левую руку, и я опять замахиваюсь, вот только рука у меня не работает, как должна работать, и лишь скользит по его подбородку.

Не успеваю я ничего предпринять, как Гаррет бьет меня в лицо, как настоящий боксер.

Один мой глаз заливает кровью.

Он снова бьет меня.

И снова.

В голове у меня и в кулаках будто грохочут барабаны. Я бросаюсь на него. Сильнее, чем, казалось бы, могу, швыряю на асфальт. Сажусь на него верхом. Он пытается сбросить меня, но я как безумный впиваюсь коленями в его подмышки и бью, бью, бью.

Девяносто семь