День за днем тыкаюсь в запертые двери, нарезаю круги по дому, но не могу настроить свой ум на нужный лад. Это как если бы я раньше жил в больших часах с маятником, а сейчас довольствуюсь секундомером.
Слоняюсь по дому и пытаюсь придумать хоть какой план, но мои мысли неясны и очень уж быстры. Мне нужно одержать над ним верх, но он слишком силен, слишком стремителен. Мне необходимо думать, планировать, но я не могу убежать – не могу драться. Я часы и бомба, и мысли у меня в голове крутятся все быстрее-быстрее-быстрее.
Воспоминание: средневековая камера пыток, в которой есть железный шлем, весящий шестьдесят фунтов. Мне необходим такой, чтобы удержать мысли в голове.
Звенит звонок. Он дома.
Нужно собрать все воедино, но мой ум – торнадо перепутанных черных проводов, и я не способен разобраться в них.
Слышу звук открывающегося замка. Сейфовая дверь распахивается – ужасный металлический звук проходится по моей коже, – а потом он говорит «привет» и что-то еще, но мне трудно понять, что именно, словно он пропускает каждое пятое слово.
– Я задал тебе вопрос.
Моргаю и осознаю, что мы сидим за столом и ужинаем. В моей миске с чили много покрошенных соленых крекеров.
– Ну? – говорит Калеб.
– Да, сэр, – отвечаю я автоматически и не узнаю свой голос.
Он поддевает вилкой зеленую фасоль и отправляет в рот.
Не могу убежать, не могу драться, не могу убежать, не могу драться.
– Дэниэл!
Невидимая рука снимает с меня шлем, и мысли начинают выплескиваться из меня, как вода в фонтане. Калеб велит не говорить глупостей, затем вообще запрещает говорить, и я сжимаю пальцы в кулаки и бросаюсь на стену. Крик, стон, рычание.
Рука хватает меня за воротник и разворачивает.
– Не смей так себя вести. Ты мальчик, а не чертов зверь.
Но я именно он. Я – обнаженные когти и яд, я вырываюсь из рук Калеба и врезаюсь в телевизор. Он падает на бок. Экран разбивается.
Тянусь к нему.
Но не успеваю ничего схватить – меня поднимают в воздух и несут к раздвижной двери. Калеб поворачивает ключ в замке и открывает ее.
– Папа, не надо! Прости меня!
– Не прощу, пока не перестанешь.
Падаю на пол, но его рука подхватывает меня и волочит по коридору,
– Будешь сидеть там, пока не научишься себя вести. – Он ведет меня по ступеням, и я чувствую такое облегчение, что больше не сопротивляюсь. А просто позволяю тащить себя вниз.
Сорок два
Темнота.
Мне должно быть страшно, но я не пугаюсь. Такое впечатление, что последнее время я спал, или был пьян, или торчал, но теперь проснулся и протрезвел. В голове мелькают обрывки того, что произошло. Я накричал на Калеба. Разбил телевизор. И он в ответ мог придумать что-то гораздо худшее, чем посадить меня в подвал, дабы я поразмыслил над тем, что натворил.
А подвал это пустяки.
Закрываю глаза. Открываю. Я не понимаю, каких размеров этот подвал – со шкаф или с самолетный ангар. Дрожу, обхватываю себя руками и прячу замерзшие босые ступни под себя. Воздух, должно быть, поступает сюда через вентиляционное отверстие или же через
Преисполнившись надежды, встаю, вытягиваю руки вперед и иду до тех пор, пока пальцы не касаются каменной стены. Прижимаю к ней ладони, и оказывается, что она не такая холодная, как пол.
Иду по периметру. Проходит целая вечность, прежде чем я добираюсь до угла, иду тогда вдоль другой стены и останавливаюсь, почувствовав под ладонями не камень, а дерево.
Но я не знаю, что за ней – лестница или что-то еще.
Моя рука ложится на ручку и поворачивает ее. Заперто.
Продолжаю свой путь и скоро натыкаюсь на еще одну дверь. Она открывается, и я вхожу неведомо куда. Воздух здесь влажный, пахнет плесенью. Прохожусь руками по чему-то холодному и гладкому, ладоням становится мокро –
Гримасничая, нахожу два крана и с облегчением понимаю, что здесь есть проточная вода и мыло. Как следует вымыв руки, начинаю на ощупь исследовать это небольшое помещение, пытаясь найти что-то полезное, но ничего не нахожу и возвращаюсь обратно к стене. Почему-то я уверен, что обошел весь подвал.
Закрыв глаза, пытаюсь представить, где расположена подвальная комната, и не важно, открыты мои глаза или закрыты. В любом случае кругом – темнота.
Мне нужно сообразить, что делать, но я способен думать лишь о запахе: здесь пахнет так, будто я нахожусь в шести сотнях футов под землей, словно это – пещера,