Этим утром я решила перестать есть

— За столом ты все время смотришь на часы.

Каждые пять минут. Можно подумать, что есть вместе с нами для тебя невыносимо.

Есть — это терять время. У меня мало времени, я хочу использовать его для жизни, а за столом время останавливается. Мне скучно, когда я ем. С двенадцати лет, с тех пор как у меня начались месячные, я с ужасом понимаю, что время проходит слишком быстро. Двенадцать лет, а моя жизнь уже кончилась! Я даже плакала в тот день из-за того, что пронеслось двенадцать лет моей беззаботной до этого жизни. Самое прекрасное уже в прошлом. Я уже старая, скоро я стану матерью, потом бабушкой, а потом умру, так чего тут тянуть? Можно умереть и сегодня!

Родители, конечно, смеются надо мной:

— А мне что тогда говорить? Мне тридцать пять лет!

— А мне? Мне-то скоро сорок!

Я во всем дохожу до крайностей. Я всего боюсь.

И жизни, и смерти. Я застенчива, поддаюсь влиянию, я принимаю всерьез любое критическое замечание, я кажусь себе не настолько интересной, насколько хотела бы быть, то есть не уникальной. Ума тут недостаточно. Да и умной я себе не кажусь, просто прилежной, хорошей ученицей, сознательной даже выше школьных требований. Все это мне уже не нужно. Образ послушной и примерной лучшей ученицы в классе меня тяготит, но я не решаюсь его уничтожить. Кухня, полки, забитые едой, дом — все мне надоело. Я хотела бы навести здесь свой собственный порядок. Если бы я могла жить одна… Без поучений, без обязательных семейных обедов «салат, горячее, десерт». Я не выношу больше семейные обеды.

— Я хочу сама решать, что мне есть!

— Да ты ничего не ешь! Это анорексия!

Первый раз это слово звучит в связи со мной.

Я считаю (тогда я еще ничего не знала о такой болезни), что при анорексии человек вызывает у себя рвоту. Я этого не делаю, то есть, анорексии у меня нет. Я худею потому, что хочу этого, а это совсем другое. У меня есть цель, и я хочу ее достигнуть.

За несколько месяцев до начала моей диеты я все время ела. А потом самым глупым образом сломала себе ногу, впервые встав на коньки. В результате — неподвижность в течение долгого времени, абсолютная невозможность подниматься и спускаться по лестнице, то есть конец изоляции в подвальной комнате, куда родители отправили меня для того, чтобы освободить место для новорожденной. Пришлось поднять меня в «семью», в комнату Клотильды. От скуки я беспрерывно ела и растолстела. Шесть месяцев усиленного питания. Может быть, мой отец, действительно, имел основания называть меня Мисс Олида, хотя я и плакала из-за этого в одиночестве в своем углу. Я сторожила маленькую сестру, любимицу всей семьи, Жанну, и, несмотря ни на что, продолжала объедаться.

Теперь с «жирной коровой» покончено. Я решила стать тоненькой и красивой и буду худеть до тех пор, пока не почувствую себя хорошо. Тут речь идет о моем теле, о единственной вещи, которая принадлежит только мне. Решение мое непоколебимо, я умираю от недоедания, в животе бурчит, а поскольку я всегда любила поесть, рот наполняется голодной слюной. Когда я делаю бутерброд с орехово-шоколадным кремом для младшей сестры, у меня текут слюнки уже по двум причинам: от желания съесть его и от невозможности это сделать. Я даже не облизываю ложку. Боюсь сорваться.

Я ничего не знаю про эту пресловутую анорексию, о которой мне говорят, и совершенно не чувствую себя больной. И то, что последнее время мне постоянно о ней напоминают, меня раздражает. Когда тебя воспринимают как больную, это унизительно. Я очень хорошо себя чувствую.

Мама без конца беспокоится обо мне, о чем я догадываюсь, но от разговора на эту тему отказываюсь. Папа заговаривает за столом о моей болезни. Плач и споры, причиной которых я являюсь, звучат над моей тарелкой. А я хочу спокойствия.

Я контролирую свою диету. Единственная вещь, которую я приму, это совет: как выбрать какие-то продукты, как совершенно устранить другие. Каким было бы счастьем иметь под рукой подробную инструкцию — утро, день, вечер, с понедельника по воскресенье, с количеством поглощаемых калорий и необходимых для этого продуктов. Я люблю порядок. Точность. Кстати, я сама завела тетрадь, в которую выписываю из журналов все сведения о калорийности продуктов.

Но вот вмешивается и школа. Учитель географии, потом учитель математики. Я их очень люблю, но моя диета касается только меня.

— Жюстин, мне надо с тобой поговорить после урока. С тобой творится что-то неладное, посмотри на себя, ты стала совсем худая, ты потеряла всю свою живость, ты уже не такая веселая, как раньше. Что происходит?

Я понимаю, что имеется в виду: «Ты стала некрасивой, ты непривлекательна». Плохая оценка за внешний вид. Но я не чувствую слабости. Я работаю даже больше, чем раньше. Я горжусь собой. Мое тело окончательно стало моим. Теперь я дошла до шестидесяти килограммов. Это именно то, чего я хотела. У меня все получается. Я занимаюсь очень усердно. Почему им всем кажется, что я заболела?

Доходит очередь до школьной медсестры.

Ты в столовой ешь? Что ты ешь?

— Я слежу за едой, я сейчас ем меньше, я на диете.