Читаем Этимологии. Книги I–III: Семь свободных искусств полностью

[3] (4) Третий вид определения, который греки называют ποιότης, по-латыни зовется качественным (qualitativa), ибо получает свое имя от качества, потому что очевидным образом указывает, каково есть то, что есть. Его пример таков: «Человек есть тот, кто силен талантом, владеет искусствами и пониманием вещей и либо выбирает то, что следует делать, либо, внимательно изучив, пренебрегает тем, что не полезно. Ведь эти качества выражают и определяют человека.

[4] (5) Четвертый видом определения есть тот, который греки именуют ὑπογραφική, а по-латыни Туллием [Цицероном] назван описанием (descriptio), которое, когда приложено обозрение сказанного и сделанного, описательно показывает данную вещь. Спрашивается ведь, [например,] кто есть жадный, кто есть жестокий, кто есть роскошествующий, и описывается природа роскоши, жадности, жестокости. Так, если мы захотим определить роскошествующего, то скажем: «Роскошествующий есть стремящийся жить не необходимым, но дорогим и тяжелым, утопающий в удовольствиях, скорый на разврат». Этот вид определений больше подходит ораторам, чем [филоофам-]диалектикам, ибо он пространен, так как с благими вещами делает сравнение и с дурными.

[5] (6) Пятый вид определения есть тот, который мы по-гречески называем κατὰ αντίλεξιν, а по-латыни — «наречием»[421] (adverbium). Мы так зовем то, что обозначает вещь, о которой спрашивают, другим выражением, одним единственным, и выражает некоторым образом в одном слове то, чтб эта вещь есть, неким одним выражением описывает, как, например: «Заткнуться — это молчать» (conticescere est lacere), а также когда называем «предел» (terminus) «концом» (finis), или «быть разоренным» (populatus esse) понимаем как «быть опустошенным» (vastatus).

[6] (7) Шестой вид определения есть тот, который греки называют κατὰ διαφοράν, а мы — «черезразличение»[422] (per differentiam). Те, кто пишет о [свободных] искусствах, называют [его определением через различение] «от себя» и «от другого», как, например, если спрашивается, в чем разница межу царем и тираном, то делается различение, определяющее обоих, то есть «царь благоразумен и воздержан, а тиран нечестив и жесток».

[7] (8) Седьмой вид определения есть тот, который греки называют αφαίρεσιν του εναντίου, а латиняне — «через перенесение[423] (per translationem), как, например, у Цицерона в «Топике»: «берег — это то, на что плещет волна» (Cic., Тор., 32). Его можно делать многими способами: или чтобы побудить, или чтобы обозначить, или чтобы осудить, или чтобы похвалить. [Например,] чтобы побудить: «Знатность есть ноша большой добродетели для потомков»; чтобы обозначить: «Хохолок есть самая верхняя часть тела»; чтобы похвалить: «Юность есть цвет жизни»; чтобы осудить: «Богатства есть большие средства для короткой жизни».

[8] (9) Восьмой вид определения есть тот, который греки называют κατὰ αφαίρεσιν του εναντίου, а латиняне — «через отрицание противоположного томуу что определяется» (per privantiam contrarii eius, quod definitur), [например]: «Добро есть не зло. Справедливое есть не то, что несправедливо» и т. п. Использовать же этот род определения мы должны, когда обращаем внимание на противоположное, как, например: «Если добро — это то, что проявляется с честью, то зло — это то, что не таково».

[9] (10) Девятый вид определения есть тот, что греки зовут κατὰ ὑποτύπωσιν, а латиняне — «через некоторое изображение» (per quandam imaginationem) как, например: «Эней — сын Венеры и Анхиза». Оно всегда касается индивидов (individua), которые греки именуют α᾿ τομα.

[10] (11) Десятый вид определения — тот, который греки называют κατὰ αναλογίαν, а латиняне — «близким по смыслу» (iuxta ratio), как, например, если на вопрос «что́ есть животное», отвечают: «как человек». Ведь [этот вид] указывает заранее известный пример для той вещи, о которой спросили. Ведь это свойственно определению — указывать, что есть то, о чем спрашивается.

[11] (12) Одиннадцатый вид определения есть тот, который греки называют κατὰ ελλειπές ὁλοκλήρου ὁμοίου γένους, а латиняне — «через недостающее до полного в этом роде» (per indigentiam pleni ex eodem genere), как, например, если спрашивают, что такое треть [асса], и отвечают: «Это то, чему не хватает беса (двух третей) до асса».

[12] (13) Двенадцатый вид определения есть тот, который по-гречески [называется] κατὰ ε᾿ παινον, то есть «через одобрение» (per laudem), как Туллий в речи в защиту Клуенция: «Закон — это разум, душа, мудрость и смысл государства» (Cic., Cluent., 146), и еще: «Мир — это спокойная свобода» (Cic., Phil., II, 113). Бывает [определение этого вида] и через осуждение, которое греки называют ψόγος, как, например: «Рабство — худшее из всех зол, от которого мы должны отбиваться не только войною, но и ценою жизни» (ibid.).

Перейти на страницу:

Похожие книги

История бриттов
История бриттов

Гальфрид Монмутский представил «Историю бриттов» как истинную историю Британии от заселения её Брутом, потомком троянского героя Энея, до смерти Кадваладра в VII веке. В частности, в этом труде содержатся рассказы о вторжении Цезаря, Леире и Кимбелине (пересказанные Шекспиром в «Короле Лире» и «Цимбелине»), и короле Артуре.Гальфрид утверждает, что их источником послужила «некая весьма древняя книга на языке бриттов», которую ему якобы вручил Уолтер Оксфордский, однако в самом существовании этой книги большинство учёных сомневаются. В «Истории…» почти не содержится собственно исторических сведений, и уже в 1190 году Уильям Ньюбургский писал: «Совершенно ясно, что все, написанное этим человеком об Артуре и его наследниках, да и его предшественниках от Вортигерна, было придумано отчасти им самим, отчасти другими – либо из неуёмной любви ко лжи, либо чтобы потешить бриттов».Тем не менее, созданные им заново образы Мерлина и Артура оказали огромное воздействие на распространение этих персонажей в валлийской и общеевропейской традиции. Можно считать, что именно с него начинается артуровский канон.

Гальфрид Монмутский

История / Европейская старинная литература / Древние книги