Этюд в багровых тонах

Когда он оказался в кебе, моё сердце подпрыгнуло от такой радости, что я подумал, что моя аневризма может тут же лопнуть. Понимаете, я не собирался хладнокровно убивать его. У него был шанс выжить. Несколько лет назад я работал дворником в лаборатории, когда один профессор показывал своим студентам химическое вещество, выделенное из какого-то южноамериканского яда для стрел. Я взял немного этого вещества и всегда держал коробочку при себе.

Было около часа ночи. Ночь была унылая, дикая, дул сильный ветер и лил проливной дождь. Не было видно ни души. Дреббер забылся в пьяном сне, и я потряс его за руку. «Мы на месте», – сказал я. Думая, что мы подъехали к отелю, он вышел и последовал за мной в сад. Я открыл дверь и помог ему войти в гостиную.

«Темно», – сказал он, топая ногами. «Скоро станет светло», – ответил я, чиркнув спичкой и зажигая восковую свечу, которую принёс с собой. «А теперь, Енох Дреббер, – сказал я, поворачиваясь к нему и поднося свечу к лицу, – скажите мне, кто я?»

Он посмотрел на меня, и на его лице медленно появлялось выражение ужаса. При этом зрелище я улыбнулся – месть была сладкой.

«Что ты думаешь о Люси Феррье сейчас? – воскликнул я, запирая дверь и тряся ключом перед его лицом. – Наказание заставило себя ждать, но наконец настигло тебя». «Ты убьёшь меня?» – спросил он. «Речь не идёт об убийстве, – сказал я. – Кто убивает бешеную собаку? Смилостивился ли ты над моей бедной любимой, когда разбил её невинное сердце? – Я поставил перед ним пузырёк с таблетками: – Пусть Бог рассудит нас. Выбери одну и выпей. В одной таблетке смерть, а в другой – жизнь. Я возьму то, что ты оставишь. Посмотрим, царит ли на земле справедливость или нами правит случай».

Он уклонялся с дикими криками и молитвами о милосердии, но в конце концов он послушал меня. Я проглотил оставшуюся таблетку, и минуту или две мы стояли лицом друг к другу в молчании, ожидая, кому было уготовано жить, а кому – умереть. Я никогда не забуду выражение его лица, когда первые предупреждающие боли дали ему понять, что яд находился в его таблетке. Я засмеялся, увидев это, и потряс обручальным кольцом Люси перед его глазами. Яд подействовал быстро. Он пошатнулся и тяжело упал на пол. Он был мёртв!

Мы все молчали, когда слушали эту ужасную историю и видели, что двадцать лет горечи и ненависти могут сделать с человеком.

– Кровь потекла из моего носа, – продолжал он, – и я не знаю, что заставило меня написать ею на стене. Возможно, это должно было направить полицию по ложному следу. Я вспомнил случай в Нью-Йорке, когда немец написал слово РЭЙЧ, которое сбило с толку полицию и газеты. Затем я ушёл, но, проехав совсем немного, обнаружил, что кольцо Люси пропало из моего кармана. Я вернулся, оставив кеб в переулке. Я попал прямо в лапы полиции, и мне пришлось притвориться безнадёжно пьяным.

– А Стэнджерсон? – спросил Грегсон.

– Стэнджерсон… – сказал Хоуп. – Я должен был сделать то же самое с ним, чтобы почтить память Джона Феррье. Я весь день ждал возле гостиницы «Холлидей», но он не вышел. Он был хитрым и всегда был настороже. На следующее утро я воспользовался валявшейся у гостиницы лестницей и залез в его комнату через окно.

Я рассказал ему, что случилось с Дреббером, и дал ему тот же набор таблеток. Вместо того чтобы воспользоваться шансом, который я ему предложил, он вцепился мне в горло, и я был вынужден ударить его ножом для самообороны. И это всё, что я хотел рассказать, джентльмены. Я продолжал работать извозчиком ещё несколько дней, чтобы накопить достаточно денег для возвращения в Америку. Сегодня я стоял во дворе, когда оборванный мальчик спросил, есть ли извозчик по имени Джефферсон Хоуп, и сказал, что его разыскивает джентльмен с Бейкер-стрит, 221-Б. Я пошёл за ним, не ожидая ничего серьёзного, но следующее, что я увидел, – это браслеты на моих запястьях. Это моя история, господа. Вы можете считать меня убийцей, но я думаю, что я так же вершу правосудие, как и вы.

Эта захватывающая история произвела на нас глубокое впечатление. Когда Хоуп закончил, мы ещё несколько минут сидели в тишине, нарушаемой только царапаньем карандаша Лестрейда в его блокноте.

Наконец Холмс заговорил:

– Кто был вашим сообщником, который пришёл за кольцом, о котором я писал в газете?

Заключённый подмигнул:

– Я увидел ваше объявление и подумал, что это может быть уловкой, поэтому мой друг вызвался пойти и посмотреть. Думаю, вы согласитесь, что он сделал это хорошо?

– В этом нет сомнений, – сказал Холмс.

Нас прервал инспектор:

– Ну что ж, джентльмены, пленник будет доставлен к судьям в четверг, и там потребуется ваше присутствие.

Он позвонил, и Джефферсона Хоупа увели двое офицеров, а мы с другом вернулись обратно на Бейкер-стрит.

К четвергу, однако, нам уже не нужно было никуда ехать. В ту же ночь после его поимки у Джефферсона Хоупа лопнула аневризма, и на следующее утро его нашли на полу камеры с застывшей умиротворённой улыбкой на лице.