Этюды об Эйзенштейне и Пушкине

Известно, что в 1836 году Пушкин заказал князю Петру Борисовичу Козловскому первое в России изложение теории вероятности и напечатал его статью «О надежде» в «Современнике». Но основные идеи этой теории должны были увлечь его гораздо раньше – возможно, даже до того, как он прочитал о ней у Лапласа (чья книга, вышедшая в Париже в 1825-м, была в библиотеке поэта). Страстный картежник, Пушкин мог быть посвящен в идеи высоко ценимого им Блеза Паскаля, который еще в 1654 году занимался вероятностью выигрыша и проигрыша в азартных играх, что и заложило основы математической теории вероятности. Уже одна поэтическая формула Пушкина «Случай – Бог Изобретатель» свидетельствует, что он понимал: теория вероятности альтернативна и слепой вере в вездесущее Провидение, и не менее слепой убежденности в имманентном безличном детерминизме истории, и отрицанию каких-либо исторических закономерностей.

Иосиф Маркович Тойбин в статье «„Евгений Онегин“. Поэзия и история»[407] высказал мысль, что Пушкин не принимал рационалистический детерминизм француза Гизо в силу непохожести России на Западную Европу:

«„Алгебраически“ ясным и предельно четким построениям Гизо, основанным на признании идеи строгой закономерности, жесткого детерминизма и пригодным для объяснения фактов западноевропейской истории, Пушкин применительно к России противопоставляет необходимость „иной формулы“, основанной на своеобразной реабилитации непредвиденного, случайного, неожиданного, еще неведомого, заявляя: „Провидение не алгебра“. Поэт как бы хочет сказать: сущность истории Запада обнажилась уже со всей определенностью, Россия же – страна еще не раскрывшихся возможностей, во многом неразгаданной судьбы. В ней многое еще скрыто, затаено до времени, она вся – в будущем, в ожидании неведомого. Сама расстановка социальных сил и структура общественных отношений в истории Запада характеризовались, по мысли Пушкина, гораздо большей четкостью и определенностью, чем в истории России, где такой „алгебраической“ ясности не было (и что связывалось, в частности, с его концепцией феодализма и отрицанием последнего в России). Сказанное в известной мере может быть отнесено не только к историческому прошлому, но и к пушкинской современности, полной неожиданностей, бурных событий, непредвиденных происшествий».

Однако Пушкин отрицал «алгебраический» детерминизм Гизо не только из-за разности историй России и Западной Европы. Его понимание исторических процессов ориентировалось на теорию вероятности как на философско-математическую модель закономерностей, принципиально иную, чем теологическая предрешенность или рационально вычисленная причинность.

Тойбин в той же статье отмечает, сколь сомнителен жесткий детерминизм, примененный и к развитию объективной истории, и к творческим процессам: