Этюды об ибн Пайко: Тройной роман

А строчки стихотворения — он как будто сам сказал эти слова. Вот оно — то, к чему стремилось его беспокойное сердце. Теперь надо было прийти в себя и успокоиться, вытереть слезы.

«Тебе кажется, что это твои слова?» — внимательно поглядел бей на Сандри. «Да, и мне так кажется. Но представь себе, их написал совсем другой человек, турецкий поэт Дилгер-заде Мехмед-эфенди. Он сначала учился в медресе в нашем городе, а потом сам преподавал в Тире, Бурсе, Одрине и Стамбуле. И разве имеет значение то, что он турок, а? Не подсказывает ли тебе трепет его сердца, что души у всех людей одинаковы, а, ибн Тайко?»

Они сидели в полутемной комнате, глядели друг на друга, и глаза их горели как уголья. Кто они — друзья или враги? Захотят ли они убрать последнюю преграду, мешающую им лучше рассмотреть один другого? Кто попытается сделать это первым? И не ошибется ли тот, кто это сделает?

Тьма снаружи вползла через окно. Пришел слуга, чтобы зажечь масляную лампу, висевшую в середине комнаты под большим белым абажуром. Да, они подошли к цели. Рыбак знал это. Его руки перестали дрожать. Еще немного терпения, и он узнает, докуда он добрался.

Помолчав, бей тяжело вздохнул:

«Теперь я хочу сказать тебе, зачем я тебя позвал, и еще, что наш длинный разговор был не напрасен, хоть вести его мне было нелегко, это чтобы ты знал».

Он хлопнул два раза в ладоши и что-то приказал слуге, моментально появившемуся перед ним.

«Моя младшая жена, самая моя любимая, ибн Тайко, два дня назад ошпарилась кипятком в банях Чифте. В моем дворце десять бань, но ей и ее свите нравится по вторникам ходить купаться в хамам Чифте. Посплетничать, похихикать — женские дела. Не спрашивай меня, почему я ей это позволил. Ты слышал недавно слова Дилгер-заде-эфенди. Другого объяснения не требуется. Моя ханум не хочет ходить ни в хамам Кизлар, что около мечети Яйя-паши, хамам, где моются только девушки и женщины, ни в хамам Шеки, укромно расположенный, как тебе хорошо известно, за базаром красильщиков. Хочет ходить в Чифте-хамам, и все тут. Вот я и подумал — построен он по завещанию нашего великого Исхак-бея, хамам большой, воздух там приятный, стены не потеют, сырости нет — ладно, пусть идет! Воздух-то приятный и стены не потеют, а вот какие-то тетки, вроде как в шутку, окатили ее горячей водой. А теперь ни ей нет покоя, ни мне, она мучается, смотреть жалко. Ей больно, да и мне тоже, вот здесь болит. Вот поэтому, приятель, я тебя и позвал. Все знают про твой бальзам от ожогов. Мой лекарь, этот проклятый Ибрагим-ага, мазал ей кожу маслом, потом глиной, Коран над ней читал, а все без толку, кожа слезает. Он-то не сдается, но я больше не хочу, чтобы он из меня дурака делал. Есть у тебя средство от ожогов, скажи мне, ты ей поможешь?» — закончил он говорить с отчаянием в голосе.

Дверь отворилась, и в комнату вошла женщина в чадре, в синих бархатных шальварах и шитом серебром жилете поверх шелковой блузы. Платок у нее на голове был украшен золотыми монистами, вокруг талии был повязан шарф, тоже увешанный звеневшими при ходьбе золотыми украшениями; при виде женщины мысли сына Тайко смешались.

«Я хочу, чтобы ты дал свое слово, — сказал бей, с неудовольствием прислушиваясь к глубоким вздохам ибн Тайко. — Хочу, чтобы ты поклялся, говорю тебе. Мою ханум ни один мужчина до сих пор не видел. Твою клятву мы запишем на бумаге, и если ты нарушишь данное тобой слово, будешь отвечать по закону, клянусь Аллахом».

«Вечная ему слава», — ответил сын Тайко торжественно и серьезно.

И тогда санджак-бей снял платок и вышитый жилет со своей младшей жены.

Белая как снег шея, молочное плечо и часть левой щеки собрались в болезненные, воспаленные складки.

Ибн Тайко перевел взгляд на лицо женщины и тут же узнал ее.

Атидже.

Она не была красавицей. Курносый нос, из-за которого нежное детское лицо казалось еще более детским, сглаживал впечатление, производимое ее густыми бровями и длинными ресницами, такими длинными, что они, казалось, мешали ей смотреть. Поднятые в гневе, ее брови внесли бы сумятицу и заставили бы затрепетать любого собеседника, если бы не рыбье выражение ее глаз, спокойных и влажных, которое ясно давало понять, что только сильный страх, боль или страсть могли вывести ее из этого полусонного состояния. Но несмотря на то, что она явно дичилась его, и это в первый миг заставило ибн Тайко держаться от нее на расстоянии, а может быть именно поэтому, он сразу ощутил необыкновенную привлекательность ее тела. Неожиданный спазм схватил его за сердце. Атидже. Неужели это она, его долгожданная Атидже?