Этюды об ибн Пайко: Тройной роман

«Не бойся. Я каждый день посылаю конницу по дороге на Блатие, чтобы она патрулировала окрестности. Я позвал тебя не за этим. Некоторые наши беи привыкли сразу бить гяуров, как только им захочется на ком-нибудь сорвать злость, вызванную совершенно другими причинами. Неверных часто бьют ни за что, а ведь они нам совершенно необходимы, без них мы бы не справились, кто бы стал выполнять грязную и тяжелую работу, если бы не они. Но кому под силу решить эту проблему? Иди сюда, ибн Тайко, подойди к окну. Скажи, что ты там видишь? Видишь мечети, выстроенные по всему городу. Они торчат везде, как столбы, христиане их боятся. А видишь — вон там мечеть Султана Мурада? Самая чудесная из всех. Она стоит на холме, у нее такой красивый фасад с четырьмя мраморными колоннами! Ее воздвигли по завещанию Султана Мурада Второго, отца Мехмеда-завоевателя. На фасаде, ты, может быть, видел, а, может быть, и нет, есть таблички, на которых написаны имена всех султанов и год постройки мечети, почти сто лет назад. Вот скажи, зачем мы все это делаем? Ставим памятники, строим мечети и молельные дома для дервишей? Потому ли, что мы думаем, что останемся здесь навечно, или, наоборот, именно потому, что мы так не думаем, мы хотим оставить о себе след? В строительстве мечети, ты это наверняка знаешь, участвовал мастер Хусейн из Дебара. Говорит тебе что-нибудь это имя?»

Бей посмотрел на ибн Тайко, который, побледнев, прижался к окну.

«Погляди теперь в другую сторону. Тебе отсюда видна часть крепости, так ведь? А там, дальше, у Лепенца, за холмом, акведук в двести арок из камня и кирпича. Знаешь, когда я смотрю туда, мой ум говорит мне вот что: когда-то там был древний Скупи, римский. Его разрушило землетрясение. Юстиниан перенес город сюда. Построил крепость, разместил в ней даже архиепископию. Думал, что будет вечным… Потом городом правил ваш царь Самуил, позже он находился во владении болгар, норманнов, сербов — думали ли и они, что будут вечными? Думали. Царь Душан даже короновался здесь, около моста, чтобы оставить свой след. О чем он думал? Разве он не видел, что вслед за утром приходит день, а за ним ночь, а лето сменяет осень, а ее зима? Теперь здесь оказались мы. Кто может сказать, какое время года наступило для нас? Лето? Зима? Или весна?»

Молодой человек вернулся к дивану, не зная, что ответить.

«Ну, ладно, я спрошу тебя о другом, — сказал бей все так же печально. — Я приказал сделать мне тамбуру, такую, на какой играют у вас. Мне нравится уд, но я хочу, чтобы мне стала по нраву и тамбура, понимаешь?» Бей поднял брови и сделал значительную гримасу, его лицо было грустно. «Тамбура ваша, но я хочу полюбить ее и играть на ней. Но что-то не так, звук мне не нравится, не услаждает меня, такое впечатление, что он меня не любит. В чем тут загвоздка, как ты думаешь?»

Ибн Тайко пожал плечами, так он обычно делал после своих великих предчувствий. Сколько еще продлится эта игра? Санджак-бей — один из потомков Магомета, и неспроста он снизошел до грязных сапог рыбака. Что скрывается за его хитростью? Может, его что-то мучит? Но отчего эта мука? Неужели его печальный взгляд откроет Сандри путь, по которому ему нужно двигаться, чтобы приблизиться к своей мечте?

Рыбак вздохнул.

«Тамбура требует большого искусства, чтобы ее сделать, и еще большего, чтобы на ней играть, великий бей, — тихо сказал он. — Как я слышал, дерево для ее изготовления должно быть черешневое или кленовое, а кроме того…»

«Это мне известно…, — сказал бей, — выходит, каждому свое, а? Но скажи-ка мне теперь, кто стер с лица земли тех, кто был до нас? Аллах, Иисус… или человеческая ненависть? Кто убил и покрыл землею всех этих сильных и могущественных людей?»

Они приближались, приближались к чему-то важному. Но приближались очень уж медленно. Санджак-бей с великой печалью во взоре вел за собой ибн Тайко все дальше, будто таща его на веревочке.

Он сказал:

«Чего можно достичь силой, ответь мне. Чего можно достичь, если человеческая душа сама не откроет тебе двери и не позовет к себе?» Санджак-бей взял свою палку и пододвинул ею к себе книгу, лежавшую на диване. «Послушай-ка вот это, приятель», — сказал он и начал читать по-турецки какое-то стихотворение, которое тут же переводил для ибн Тайко.

Охваченный желанием я поехал в Румелию,
чтобы посетить родные края моей любимой.
С божьей помощью я сумел там
ублажить свое сердце,
не покраснев от стыда.
А до этого слезы рекой текли у меня из глаз,
как Вардар, что несет свои воды через Скопье.

Ибн Тайко увидел, что у бея дрожат руки. Они не слушались его, жили своим, другим умом, который в тот момент провидел гораздо дальше, чем его разум. Но, очевидно, руки сделали свое дело. Все существо рыбака почуяло знак судьбы и задрожало, как руки бея.