Этничность, нация и политика. Критические очерки по этнополитологии

Пермь — единственный из трех городов, в котором уже сильны общегородская гражданская солидарность и гражданская культура. Это, в частности, подтверждается рейтингами демократичности регионов России: Пермский край неизменно входит в первую десятку и тем самым демонстрирует довольно необычную стабильность значения индекса демократичности на протяжении всего времени замеров[620]. Если в Ростове-на-Дону и особенно в Уфе городские власти выстраивают коалиции и играют ведущую роль в использовании сложившихся межгрупповых отношений в тех или иных административных целях, то в Перми в основе таких отношений лежат низовые практики. Пермский феномен тесно связан с местной субкультурой, которую мы условно назвали «неподчинение начальству». Это «вольница», стремление к самовыражению, принципиальное сопротивление тому, что навязывается сверху. Гражданская культура города является наследием индустриальной эпохи, деятельности предприятий, работавших на нужды ВПК в советские годы. Такие предприятия были своеобразными «городами в городе», обладая развитой социальной инфраструктурой и ресурсами лоббирования своих интересов. Директора заводов ощущали себя на равных с областными и городскими руководителями, подчиняясь непосредственно Москве. Это сформировало атмосферу своеобразной независимости, когда, высказывая свое мнение, люди — от командиров производства до рядовых работников — чувствовали себя защищенными от давления местных властей и репрессий[621]. Из трех групп опрошенных нами жителей Перми именно рабочие крупных индустриальных предприятий, составляющие и ныне наибольшую часть трудоспособного населения города, выражали ценности интеркультурализма, прежде всего противодействие ксенофобии и дискриминации. Для них житель Перми — это просто пермяк, а не русский, татарин или кто-то другой. Хотя в глазах местных жителей желательно, чтобы «настоящий пермяк» родился или хотя бы учился в городе, главным является то, что он включен в городскую жизнь, знает соседей, общается с разными людьми:

Пермяки во главе. Никакой дележки, у нас многонациональное государство <…> Мы пермяки, потому что мы знаем районы, праздники, которые проводятся, присутствуем на них, историю с ребенком изучаем, то есть мы активные жители этого города <…> Мысль в том, что у нас национальность, никакой смысловой нагрузки вообще не имеет. То есть, кем бы ты ни был, с тобой общаются как с человеком[622].

Очевидно, что такая позиция во многом наследует советским установкам, которые формировались не столько как следствие органической солидарности людей, сплоченных общностью целей и ценностей, сколько как часть социальной иерархии, делающей людей равными и одинаковыми перед лицом государства. И все же главное в этом наследстве — «сохранение в рабочей среде уважения к труду, какой бы работой человек ни занимался и какую бы национальность ни представлял»[623]. Совершенно другое видение ситуации в городе демонстрировали опрошенные в Перми «менеджеры» — служащие среднего управленческого звена частных компаний в сфере торговли, грузоперевозок, страховых и финансовых услуг и др. Все респонденты — это люди с высшим образованием и с доходами в среднем более высокими, чем у рабочих, однако и с большим же чувством неуверенности в завтрашнем дне. Многие буквально переполнены разнообразными страхами («падение рубля», «высокая инфляция», «санкции», «терроризм», «война» и др.). Для пермских «менеджеров» ключевым было слово «конкуренция» — даже «студенты, школьники и пенсионеры», по их мнению, конкурируют между собой и «делят бюджет, кому больше достанется». Только в этой группе среди актуальных страхов была названа этническая конкуренция.

Я думаю, что просто проблема в том, что их становится больше, у них получается больше власти на территории города Перми. Они собираются диаспорами, у них влияние получается большое. Они, если занимают какие-то достойные посты, то продвигают потом своих <…> есть уже угроза для самого населения[624].