Этничность, нация и политика. Критические очерки по этнополитологии

Подобным образом трактует империю и М. Бейссингер, определяя ее как «нелегитимное отношение контроля со стороны одного политического сообщества над другим или другими»[239]. Е. Гайдар также считал важнейшим свойством имперского государства его политический режим, а именно то, что в нем «imperium — власть доминировала в организации ежедневной жизни»[240]. Формула «власть без согласия народов» не обязательно означает, что эта власть основана исключительно на насилии, а лишь показывает, что воля граждан и их ассоциаций, например этнотерриториальных сообществ, не имеет значения для функционирования имперского порядка. Его сохранение серьезно мешает формированию политической нации, поскольку лишает общество политической субъектности, оно лишь объект управления или ресурс — трудовой, военный или электоральный (ресурс поддержки власти).

Другой важный элемент имперского синдрома — «имперское тело». Именно этот аспект отражен в дефиниции А. Мотыля:

Под империей я понимаю иерархически организованную политическую систему, которую можно уподобить колесу — колесу без обода. Внутри этой системы элита ядра и созданное ею государство доминируют над периферийными элитами и обществами[241].

Это определение, на наш взгляд, не противоречит приведенным ранее; оно характеризует пространственную проекцию империи, т. е. территорию, рассеченную не только рубцами колониальных завоеваний, но и разнообразными вертикальными барьерами, препятствующими политической интеграции общества. Если говорить о периоде Российской империи, то почти до конца правления Романовых основная часть населения, крестьянство, была и социально, и территориально отгорожена от верхних слоев общества. «Крестьяне обычно жили собственной жизнью, а в системе властных отношений место центрального правительства занимали местные помещики, а чаще — их управляющие»[242]. Разумеется, еще более отгороженной была жизнь населения в национальных окраинах империи.

«В ситуации сохранения иерархии, различий и дистанции между элитой и огромным большинством населения, — пишет Р. Суни, — было невозможно создать горизонтальные связи национального родства, которые идеально подходят для установления гражданских отношений в форме нации»[243]. Современная теория нации предполагает, что подобные отношения могут складываться лишь в условиях «открытого общества, основанного на общественном договоре, к которому могут присоединиться и тем самым стать гражданами люди любой расы, любой национальности»[244]. В империях же горизонтальные политические связи и отношения в масштабе страны отсутствуют и формируются лишь локально на основе простейших и древнейших этнических или даже еще более дробных, субэтнических отношений. Такой характер взаимоотношений между сообществами делает территориальную интеграцию различных народов и культур неустойчивой, обеспечивая в лучшем случае только их временное сосуществование в едином государстве. Сэмюэл Хантингтон предлагает именовать такую хрупкую матричную модель интеграции «этнико-генеалогической»[245]. Это определение вполне подходит и для характеристики советской модели межэтнического общежития, официальное описание которой основывалось на генеалогических терминах: «родина-мать», «республики-сестры», «народы-братья». Верховная власть разделяет «братьев» на «старших» и «младших» и предписывает им определенный тип общения — «дружбу народов».

В последующих разделах мы попытаемся подробнее проанализировать исторические особенности сохранения «имперского синдрома» в нынешней России, пока же отметим лишь методологическую специфику нашего подхода. Так, говоря о сохранении следов имперского тела в постсоветской России, мы имеем в виду не только ареалы компактного расселения некогда колонизированных этнических сообществ (чеченцев, татар, башкир и др.), но и всю совокупность российских регионов, так называемых «субъектов Российской Федерации», которые в действительности лишены своей политической субъектности и объединяются на основе административных предписаний, а не осознанной заинтересованности в интеграции. В России проявляется следующая зависимость: пока горизонтальные гражданские формы связи слабы, вопроизводится «имперская ситуация» параллельного и разобщенного фукционирования таких общностей, связанных только через подчинение общему центру. При этом договорные отношения, взаимные обязательства между центром и регионами, характерные для национальных государств федеративного типа, формировались в России в 1990‐х годах, а в 2000‐х стали слабеть, уступая место возрождавшейся, точнее, возрождаемой имперской иерархии.