Этничность, нация и политика. Критические очерки по этнополитологии

Важным элементом имперского синдрома является также «имперское сознание», включающее в себя сложный комплекс традиционных стереотипов массового сознания, прежде всего подданническое сознание, сохраняющее устойчивые этатистские ценности — надежды на «мудрого царя» и «сильную руку». Поэт Евгений Евтушенко назвал такое сознание «культом личности государства»[246]. Имперское сознание лишает человека его индивидуальности, формируя самосознание винтика единой государственной машины. «Империя объединяет людей через „службу себе“ (через „государево дело“), а Нация — через взаимозависимость „каждого с каждым“, через взаимосвязь всех автономных, „приватных дел“»[247]. Некоторые исследователи полагают, что «именно наличие устойчивого и постоянно воспроизводимого имперского сознания делает возможным как успешное строительство империи, так и ее перманентное возрождение»[248].

Устойчивость «имперского синдрома» обеспечивается взаимосвязью инерционных и целенаправленно конструируемых факторов. Начнем с перечня признаков инерции имперского синдрома.

Инерция «имперского тела». Россия в обозримой перспективе, при любом политическом режиме, останется «сложносоставным государством» с этническими территориями и территориально-культурными автономиями на них. При этом ее история показывает, что даже в тех случаях, когда у некоторых территорий отнимали права административной автономии и лишали их права использовать этнические топонимы (например, само слово «Литва» стало запретным в Российской империи с 1864 года), это не помогало устранению автономистского самосознания у автохтонных для данной местности этнических групп, и при первой же возможности запретная автономия возрождалась. Литовцы первыми из трех прибалтийских народов Российской империи провозгласили в 1918 году независимость своей страны — Литовской Республики.

Стремление к независимости формирует у этнических общностей, ощущающих себя меньшинствами в окружении бо́льших по численности народов, особый тип сознания, склонный периодически «воспаляться» воспоминаниями об исторических обидах имперского прошлого. Это, очевидно, способствует катализации конфликтных отношений. Примеры тому можно найти в истории не только России, но и большинства других составных государств, будь то Великобритания или Испания, Индия или Китай. Особенность России, в сравнении с названными странами, в большом количестве территорий (85 по Конституции России на 2021 год), именуемых «субъектами Федерации», но во многом лишенных реальной субъектности, прежде всего в выборе формальных лидеров этих территорий.

Инерция «имперского сознания». «Державность» или государствоцентричность как важный признак «имперского сознания» вряд ли можно назвать неизменным, фатальным свойством национального самосознания. Однако это свойство может быть весьма устойчивым, особенно у этнического большинства. Еще в начале XX века Николай Трубецкой отмечал этатизм русского национального сознания, его ориентацию на государство[249]. В 1980‐х годах первые этносоциологические исследования в СССР показали, что почти у 80 % русских преобладала идентификация со страной по принципу «Мой адрес Советский Союз», и русские чаще других определяли себя как «советские люди», тогда как у сравниваемых этнических групп (грузин, молдаван, узбеков и эстонцев) преобладала регионально-этническая, например «мы грузины — наша родина Грузия» или «мы эстонцы — наша родина Эстония»[250]. В 1990 году, уже после начала «парада суверенитетов» союзных республик, ориентации русских в этих республиках практически не изменились, и от 70 % (в Эстонии) до 80 % русских (в Молдавии) продолжали считать себя гражданами Советского Союза[251]. В 2004–2011 годах исследования Института социологии РАН также показали, что русские чаще, чем представители других этнических групп, называли себя «скорее россиянами», чем гражданами одной из республик Российской Федерации, а также реже других отмечали свою этническую идентичность[252].