Этничность, нация и политика. Критические очерки по этнополитологии

Вместе с тем самый яркий признак имперского сознания — империализм в его классическом понимании как ориентация на территориальную экспансию, захват новых земель, казалось бы, не доминировал в российском общественном сознании. В 2000‐х годах изменились этнополитические условия — затихли конфликты в регионах России и резко возросла конфликтность в городах, в связи с притоком в них мигрантов с Кавказа и Средней Азии, вследствие этого в общественном мнении произошел перенос акцентов с поддержания территориальной цельности и расширения территории на защиту от иммиграции[253]. В социологических опросах, высказываниях русских националистов и политиков-популистов не звучали требования присоединить к России Среднюю Азию или Закавказье, напротив, на слуху требование все больше отгородиться от них: ввести визовый режим, ограничить миграцию, установить полноценную охраняемую границу с Казахстаном. И даже по отношению к российскому Северному Кавказу у русских националистов чаще звучали лозунги отгораживания от него («Хватит кормить Кавказ»), чем призывы покрепче удерживать эту нашу территорию. В 2018–2020 годах изменился круг объектов ксенофобии. Среди них стали лидировать представители мигрантских сообществ, выходцы из Средней Азии, Кавказа, китайцы и даже африканцы[254]. В условиях сочетания антиэмиграционных настроений с антизападными в России формировалось оборонное сознание, а идея имперской цивилизаторской миссии, казалось бы, явно проигрывала идеологии осажденной крепости. И даже почти тотальный восторг россиян по поводу присоединения Крыма, проявившийся с марта 2014 по март 2020 года, когда это событие поддерживало 86 % опрошенных Левада-Центром[255], казался исключением, лишь подтверждающим общую тенденцию неприятия новых территориальных присоединений. Так, в августе 2014 года, всего через три месяца после крымских событий, Левада-Центр замерял отношения россиян к присоединению к России Абхазии и Южной Осетии, власти которых публично выражали такое желание, но более половины россиян высказались против такого воссоединения: 52 % респондентов посчитали, что Абхазия должна оставаться независимой страной, 51 % опрошенных то же самое сказали по отношению к Южной Осетии, а число поддерживающих вхождение этих республик в состав Российской Федерации даже уменьшилось с 2008 года с 30 до 25 %[256]. Однако 24 февраля 2022 года началась «специальная военная операция на Украине», характеризующаяся растущей поддержкой россиян, опрошенных ВЦИОМ[257]. И эти настроения непосредственно связаны с нарастанием сожалений большинства жителей России о распаде СССР.

По материалам исследования Левада-Центра, с конца 1990‐х годов такое явление, как распад СССР, стало входить в тройку символических образов, с которыми россияне в наибольшей мере связывают «чувства стыда и огорчения», но лишь в 2020 году этот образ вышел на первое место, потеснив другой признак среди национальных огорчений, выражавшийся в утверждении: «Великий народ, богатая страна, а живем в вечной бедности и неустроенности»[258].

Сочетание накопившейся усталости масс и их стремления к возрождению неких прежних форм политической организации не раз проявлялось в мировой истории, сопровождая политические и социальные революции или радикальные реформы. Этот эффект прекрасно описан в фундаментальном сочинении Эрика Хобсбаума «Век революции. Европа 1789–1848 гг.»[259], а до него историческая конкретика этого процесса была представлена во множестве работ, включая таких известных авторов, как Токвиль и Энгельс, Ключевский и Бердяев. Опираясь на эти работы, можно сделать вывод, что радиальные реформы почти неизбежно порождают свою противоположность — контрреформацию, которую также называли эпохами реакции и политической реставрации. Хобсбаум описывает следующую последовательность нарастания контрреформаторских идеологий: вначале они охватывают элитарные слои общества; затем элитарная контрреформация перерастает в массовую, подхватывается уставшими и разочарованными народными массами. Конкретные детали этой исторической модели могли различаться в разных странах и в разные эпохи. Например, в роли инициаторов политической реакции в Англии после буржуазной революции XVII века выступали католические священники; во Франции после Великой революции — аристократы, а в постсоветской России — бывшая советская номенклатура. Однако общая логика контрреформации и политической реставрации сохранялась в разных странах, в том числе и в нашей.

Можно выделить три основных этапа этого процесса.