Этничность, нация и политика. Критические очерки по этнополитологии

В «стабильные» 1960‐е годы в когорту территорий с разветвленным националистическим подпольем помимо Балтии и Западной Украины вошли еще несколько республик.

В Грузии «протестный сталинизм» как основная форма инакомыслия в это время стал вытесняться политическим антисоветским национализмом, а в качестве объединяющих символов диссидентства использовался уже не Сталин, а фигуры давних исторических национальных героев, грузинских царей, великих писателей, лидеров первой Грузинской республики 1918–1921 годов или религиозные символы, например Тетри Гиорги («Белый Георгий Победоносец»)[402]. В 1960–1970‐х годах зарождаются подпольные националистические кружки, в которых сформировались такие лидеры национал-диссидентства, как Звиад Гамсахурдия и Мераб Костава[403].

В эту же эпоху политический национализм стал знаменем оппозиции и в Армении. В 1965 году в мире отмечали трагическую дату — 50-летие геноцида армян в Османской империи, что само по себе стимулировало взлет армянской этнополитической активности. В 1966‐м была создана нелегальная Национальная объединенная партия (НОП), в программе которой главной была идея независимости Армении от Советского Союза[404].

На Кавказе этнический национализм у одних народов подталкивал к национализму и другие этнические группы в силу этнической «чересполосицы», интенсивных взаимных контактов и политической взаимозависимости. Оживление грузинского национализма всколыхнуло этническую антигрузинскую мобилизацию в автономиях этой советской республики — в Абхазии и Южной Осетии. Здесь местные движения не призывали к независимости, а добивались административного переподчинения автономий, их перехода из Грузии в состав РСФСР[405]. Разумеется, ориентация абхазского национализма не поддерживалась партийными властями Грузии, а вслед за ними и ЦК КПСС.

Очевидно, что если уж диссидентский национализм появился в Грузии и в Армении, то он не мог не появиться и в Азербайджане. Так и случилось — в 1970‐х годах и в Азербайджане появился диссидентский, антисоветский национализм, ставящий своей целью восстановление государственной независимости республики, подавленной советской властью в 1920 году. Подъем такого национализма связан прежде всего с именем Абульфаза Эльчибея (настоящая фамилия Алиев), который в 1973 году организовал первую в АзССР националистическую организацию «Свобода», а уже через два года был за эту деятельность арестован сотрудниками КГБ[406]. У диссидентских групп трех республик Южного Кавказа был общий повод говорить о восстановлении независимости государств, существовавших здесь в 1918–1921 годах. Схожесть Азербайджана, Армении и Грузии проявилась и в первые годы их постсоветской истории, ведь в каждой из этих республик лидеры национальных движений (Эльчибей, Гамсахурдия и Тер-Петросян) пришли к власти, стали президентами своих стран, хотя надолго эту власть удержать не смогли.

Причины роста национализма в эпоху «стабильности» и уровень его проявления в разных республиках

Перечисляя причины подъема «советских национализмов» в союзных республиках, историк Н. Митрохин пишет:

Наиболее очевидной причиной была имперская политика союзного центра, принятие многих решений в Москве, хотя декларативно эти права предоставлялись руководству «союзных» и «автономных» республик[407].

Эта точка зрения не оригинальна, в той или иной форме она часто повторяется в оценке причин подъема национализма в СССР, который так или иначе связывают с жестким имперским характером национальной политики[408]. Мы же считаем эту гипотезу ограниченно верной. Эта гипотеза не учитывает то обстоятельство, что национализм зачастую проявлялся и развивался вовсе не в ответ на имперское давление, а, напротив, в районах с наиболее благоприятными условиями для политического развития — как, например, украинский национализм сформировался в западных районах Украины. Можно привести и пример от обратного. В советское время больше других от имперского самовластия пострадал Казахстан. Здесь был наивысший уровень голода в 1930‐х годах (казахи потеряли за 1931–1933 годы «от голода и связанных с ним эпидемий, а также постоянно высокого уровня естественной смертности 2 млн 200 тыс. человек, т. е. около 49 % всего своего состава»[409]). Границы именно этой республики чаще, чем любой другой, перекрывались по решению Кремля без согласования с местными властями. Тем не менее все это не привело к заметным проявлениям национализма в Казахстане. Гипотеза о росте национализма как прямого ответа на навязывание имперской воли народам СССР совсем не объясняет причин подъема национализма именно в брежневские годы, когда давление Кремля на республики было куда меньшим, чем во времена Сталина и Хрущева.