Этнос и глобализация: этнокультурные механизмы распада современных наций

Вопрос создания такого категориального аппарата, с одной стороны, стимулировало образование в Европе, Азии и Америке новых национальных государств, связанное с распадом полиэтничных и мультикультурных Австро-Венгерской, Османской и Российской империй, а с другой – необходимость теоретического синтеза достижений истории, археологии и этнографии.

Процесс дифференциации социальных наук завершился формированием социологии, культурной антропологии, этнологии, этнопсихологии, в ходе становления и развития которых термины «этнос» и «нация», их производные и синонимы перманентно меняли свое содержание, но постоянно оставались в фокусе научного внимания.

Объективная причина такого внимания была проста: за ускользающими от точного определения категориями нации, этноса, народа, племени, расы стояли реальные и наиболее массовые социальные группы, формирующие исторический процесс.

Семантическое поле категории «нация» в русском языке изначально не соответствовало европейским аналогам. Прежде всего, становление категориального аппарата общественных наук в дореволюционной России шло в условиях монархического и сословного правосознания, дробящего гражданскую нацию и даже исключающего само понятие гражданского общества. Характерно, что, в отличие от Европы, цеховые и другие корпоративные организации, именовавшие себя «нациями», в России попросту не были конституированы.

Еще важнее, что русскоязычный термин «нация» сложился в условиях борьбы имперской политической власти с этническим сепаратизмом геополитической периферии (прежде всего Польши). Ее политические элиты претендовали на создание суверенного национального государства западноевропейского образца – с очевидным расчетом на внешнюю поддержку со стороны держав, заинтересованных в распаде Российской империи на этнические анклавы и исторические провинции. Соответственно, еще до революции понятия «национализм», «национал-сепаратизм», «национально-освободительное движение», «национальные окраины» устойчиво обозначали почти исключительно политический сепаратизм этнических окраин Российской империи, претендовавших на собственную государственность.

Такое сложившееся в процессе борьбы имперского центра с этническим сепаратизмом имперских окраин понимание «наций» и «национализма» было характерно как для сторонников самодержавия, так и для непримиримой политической оппозиции, включая марксистов и народников, которые после революции и перенесли его в политический лексикон уже советской эпохи.

Таким образом, в русском языке термин «нация», не используясь в отношении всего населения Российской империи, а позже – СССР и РФ, стал устойчиво применяться к сравнительно малым этническим общностям этнической и геополитической периферии государства, часто находящимся на стадии разложения родо-племенного строя, то есть к этническим общностям.

Соответственно, после того, как в ходе интервенции и Гражданской войны 1918–1920 годов, когда сначала Германия, а затем Антанта сделали достаточно успешную ставку на сепаратистские этнополитические проекты расчленения бывшей Российской империи, смешение понятий «нации» и локальной этнической группы (народа) «национализма» и «этносепаратизма» стало повсеместным и устойчивым.

Создание СССР стало известным компромиссом с этносепаратистскими движениями и этническими феодальными элитами геополитических окраин. Они сыграли весьма значительную роль в подготовке и в ходе «Русской Смуты» 1917–1920 годов. Соответственно, реинтеграция государства потребовала не только создания «национальных» республик и «национальных» автономий, но и компромиссов в терминологии, что и было закреплено на законодательном уровне («национально-государственное деление» СССР и союзных республик»).

В результате такого политического компромисса в политическом и научном лексиконе закрепились понятия «национальных окраин», «социалистических наций», «межнациональных отношений», «национальной политики», «национальных кадров» и «национальных меньшинств».