Это было в Праге. Том 2. Книга 3. Свет над Влтавой

София-Лоретта – с 1935 года «рафинированная» шпионка. В 1945 году она сблизилась с коммунистом, партизаном Пшибеком, сумела влюбить его в себя и вышла за него замуж. В 1947 году покинула Югославию вместе с мужем. Этому предшествовала хитроумная комбинация, разработанная французской разведкой.

К таинственному убийству мужа София-Лоретта никакого отношения не имеет и пролить свет на это преступление не может. Для нее самой оно загадка.

На службу в аэропорту ее устроили французы через свою старую агентуру в авиакомпании «Аэро-Франс».

Женщина, обнаруженная в кофре, – жена чешского военного преступника Кальмена, скрывающегося во Франции. София-Лоретта, выполняя поручения французской разведки, уже дважды отправляла самолетами живой груз.

Слива закончил и начал перелистывать бумаги, проверяя, не упустил ли он что-нибудь из виду.

– С кем из французов она была связана? – спросил начальник.

– С Жакелиной Фреснал.

– А какие у вас данные о коменданте Громадском?

– Да! – спохватился Слива. – Я забыл о нем сказать.

По поручению французов, дополнил он, София-Лоретта готовила Громадского к вербовке. Она была уверена, что удастся привлечь его к работе. К этому были все основания. Громадский с 1934 года сотрудничал со вторым отделом Польского генерального штаба и работал на связи у полковника Ковальского. После оккупации Чехословакии гитлеровцами Громадский бежал в Польшу и там по заданию польского генштаба содействовал генералу Прхале в формировании чешского легиона. Затем Громадский побывал во Франции, Англии, Испании и в 1945 году возвратился на родину. Располагает обширными связями среди старых летчиков, чем и привлек к себе внимание французов. София-Лоретта назвала трех человек из лиц аэродромной службы, завербованных ею для работы в пользу французской разведки.

– Все? – спросил шеф.

– Все.

– Вот вам и печальная вдовушка! – рассмеялся шеф. – Еще немного, и она обвела бы вас вокруг пальца. А вы – нас.

– Я уже сделал для себя все выводы, – заметил Слива.

Лукаш обернулся от окна.

– А что она говорит о Нериче?

– Ничего интересного. Она презрительно именует его перерожденцем.

– Занимательно!

– Выходит, своя своих не познаша? – спросил начальник.

– Выходит, так.

Начальник встал.

– С Громадского не спускайте глаз. Это тип опасный.

Глава двадцать девятая

Божена с головой ушла в учение. Только в нем она находила душевный покой, забывалась хоть немного. Но стоило ей только выйти из университета, как все пережитое снова мучило и угнетало ее.

Вместе с отцом она была в Центральном комитете партии. Они давали объяснения. Мучительно стыдно было смотреть в глаза секретарю. Отец и Божена, оба бывшие подпольщики, люди, прошедшие суровую школу революционной борьбы, не сумели разобраться в презренном человеке… Так, не следя за собою, можно притупить и потерять бдительность. Конечно, больше всего повинна она, Божена. Она так и сказала секретарю. И спасибо партии – она отнеслась к ним снисходительно и человечно, поверила, что оба они честные коммунисты, но допустили большую ошибку. Жестокий урок!..

Сегодня Божена задержалась в университете. Было партийное собрание. Опять говорили о министрах-католиках, национальных социалистах. Их теперь уже открыто называют реакционерами. Не маскируясь, они саботируют работу правительства, срывают заседания, навязывают ненужные дискуссии. Докладчик из горкома приводил факты прямого саботажа и антигосударственной пропаганды. Реакционеры пытаются обработать в нужном для себя направлении студенческую молодежь. Кое-кто из студентов попадается на их удочку и начинает подпевать им. Надо поднять и усилить политическую работу.

Божена выступила в прениях. Она напомнила, что среди беспартийных студентов много бывших партизан, людей, искренне преданных делу. Они должны стать опорой коммунистов в университете.

Приняли решение: собрать студентов – участников движения сопротивления и провести с ними специальную беседу. Эту работу возложили на Божену.

… Отец еще не возвращался. Божена принялась готовить ужин. Переезд к отцу в тот день, когда исчез Нерич, немного облегчил ее душевное состояние. Близость родного человека благотворно сказалась на ней. У старого Ярослава на сердце тоже лежала тяжесть, но он нашел в себе силы морально поддержать любимую дочь. Больше всего его угнетало, что он, старый большевик, не рассмотрел гнилое нутро Нерича и потворствовал его сближению с Боженой. Зятя он в нем не нашел. Он и Нерич как были, так и остались чужими людьми. И виделись-то они после свадьбы не больше двух-трех раз. Ярослав успокаивал себя тем, что все совершилось и закончилось быстро, в несколько месяцев. Он мысленно благодарил вдову Пшибек, которая своим появлением ускорила развязку.

С работы Лукаш пришел усталый, немного расстроенный делами по службе. Но, едва переступив порог дома, подтянулся, приободрился. Он щадил и берег свою дочь. Окинув взглядом стол, он с наигранным весельем в голосе спросил:

– Значит, пируем?

– Сегодня суббота, отец, – сказала Божена.

– А разве я отказываюсь? Наоборот, я всей душой за пир.