Это было в Праге. Том 2. Книга 3. Свет над Влтавой

Он прошел в свою комнату переодеться. Стягивая с себя брюки и ботинки, Ярослав думал: странное существо человек, глубоко врастают в него привычки. Взять его самого. Как только Божена уехала после свадьбы, он потерял всякий покой. Болтался по опустевшей квартире, как чужой. Спал тревожно, урывками, пропал аппетит. И часто в бессонные ночи думал с тоской и горечью: неужели вот так, до самого гроба, будет он влачить свои одинокие дни, не видя подле себя близкого человека, его маленьких забот? Некому сказать теплое слово и не от кого его услышать, переброситься хоть несколькими фразами… А ведь он мечтал о горластом внучонке!

– Ты скоро, отец? – послышался голос Божены.

– Сейчас, дочка, сейчас, – отозвался Ярослав, натягивая на себя пижаму и засовывая ноги в домашние туфли.

Только они сели за стол и Ярослав протянул руку за бутылкой пива, как в коридоре послышались гулкие шаги и вслед за ними стук в дверь.

– Да, войдите! – громко крикнул Ярослав.

Пришел Антонин Слива.

– Добрый вечер! Решил внезапный налет на вас сделать, – произнес он, снимая с себя штатское пальто. – И как лихо подгадал: прямо к столу. Вы, кажется, еще и не приступали?

– Садись, садись… Мы тебе всегда рады.

Ярослав вышел из-за стола. Он чувствовал некоторую неловкость. После памятного объяснения они не встречались вне служебной обстановки.

И растерянность, и смущение, и негодование переживала Божена. Зачем он пришел? Неужели у него нет сердца? Как он не может понять, что горе ее и так тяжело, чтобы еще больше обострять его?

– Здравствуй, Боженочка!.. Здравствуй, Ярослав! – Антонин пожал им руки и, словно отвечая на мысли Божены, сказал: – Все никак не мог выбраться к вам. Я письмо получил от Максима.

Божена не могла сдержать радости.

– От Глушанина?

– Да, совсем недавно получил.

– Ты сначала выпей, – сказал Ярослав, наливая Антонину стакан пива. – Выпей, а потом будешь рассказывать. Хорошо это ты надумал – зайти.

– Зачем мне рассказывать, – возразил Антонин и выпил пиво большими глотками, – мы будем сейчас письмо вместе читать. Я его захватил с собой.

Божена облегченно перевела дух. Она вначале заподозрила, что Антонин обманывает ее, и сообщение о письме – только повод, а пришел он из любопытства или затем, чтобы поторжествовать над ней.

Она поставила перед Антонином тарелку, положила нож и вилку.

– Ешь. И ты, отец, тоже.

– За мной остановки не будет, – весело отозвался Антонин, перекладывая к себе на тарелку кусок заливной рыбы. – Откровенно говоря, я сегодня не обедал.

Ему было радостно видеть Божену в прежней обстановке и вдруг показалось, что ничто не изменилось за эти полгода, что все идет по-старому и не было никаких потрясений и несчастий.

Неловкость, которой были скованы Ярослав и Божена, тоже незаметно исчезла.

После ужина читали письмо. Читала Божена вслух, а Антонин и Ярослав слушали, покуривая: один – свою заветную трубку, другой – сигарету.

Божена сидела в кресле, освещенная лампой. Антонин ничего не слышал и не видел, кроме ее голубых глаз, взгляд которых еще мог согревать других, но сама она этого тепла не чувствовала. «Она все так же ясна, проста и непосредственна, – думал он. – К таким женщинам грязь не пристает».

Глушанин писал, что войну закончил на Дальнем Востоке, а теперь второй уже год учится в Военной академии. Обзавелся семьей: жена и сын. Часто вспоминает о годах боевой дружбы с чешскими друзьями, рассказывает товарищам по академии о Божене, Ярославе, Антонине.

Письмо перечитали дважды; во второй раз читал Ярослав. А потом по настоянию Антонина сели за ответ. Писала Божена. Начали так:

«Дорогой Максим Андреевич! Вы и представить себе не можете, какую радость доставила ваша весточка. Как приятно сознавать, что дружба, возникшая в совместной борьбе и скрепленная кровью, оставила в каждом из нас глубокий след и продолжает жить в наших сердцах. В прошлом году в Праге был большой праздник. Наш праздник. Состоялась грандиозная демонстрация партизан. И как мы жалели, что в числе многих гостей – партизан Югославии, Болгарии и Советского Союза – не было вас! На Староместской площади, неподалеку от которой – помните? – мы защищали баррикаду, был проведен митинг. Выступали бывшие партизаны, выступал и ваш партизанский генерал, дважды Герой Советского Союза товарищ Ковпак. Тогда мы приняли новую присягу. Видимо, о ней вы и спрашиваете нас?..»

Ушел Антонин поздно. В прощальном пожатии его руки Божена не могла не почувствовать всей силы глубокого и верного чувства Антонина.

В дверях она сказала ему:

– Антонин, я очень хочу, чтобы София Пшибек зашла к нам… Может быть, ты встречаешься с ней? Или знаешь ее адрес?

Божене почему-то казалось, что Антонин обязательно должен встречаться со вдовой Пшибек.

Лукаш нахмурился. Оживленное лицо Антонина сразу стало серьезным. Он стоял у притолоки раздумывая, как осторожнее и мягче ответить Божене. Потом посмотрел на Лукаша. Но смягчить факт ареста было невозможно.

– Забудь о ней навсегда, – сказал Антонин и понял, что этой фразой ему не отделаться.

– Почему?

Божена встревожилась.