Это я тебя убила

Дрожь прошибает повторно, в висках стучит с новой силой. На миг кажется, будто вот-вот вернутся голоса, насмешливые фантомы, что смеялись надо мной и пугали меня, что обесцвечивали мир и заполняли мертвецами. Я сжимаю покрывало, на котором лежу, в поисках опоры. Нет, нет, не сейчас, не сейчас, как бы мне ни хотелось скрыться от этого рассказа, пусть я пока не понимаю, куда он ведет. Скорфус смотрит на меня. Наверное, догадывается, что я потерян. Поднимает лапу и изможденно, опять совсем по-человечески, проводит ею по своей морде, как если бы засыпал на ходу. Борозды на его спине кровоточить вдруг перестали, но почему-то это не кажется хорошим знаком.

– Что дальше, ты примерно знаешь, все знают, – продолжает он, обернув лапы хвостом. – Рой Бессонных Душ оттуда, из Подземья, соблазнил его властью, и он пошел туда в надежде, что обретет место, где над ним не станут издеваться. Бедная Сэрпо, Сэрпо, Плетущая Паутину, ушла вернуть его, но не смогла, и оба они постепенно превратились в монстров. Идус…

– Подожди, – все же обрываю я. Измученно закрываю глаза, понимая: мы идем в никуда. Зачем все это? При чем тут я? – Идус может быть странным богом. Из… изуродованным богом, и да, я похож на него, я вижу. – Все-таки снова смотрю на монету. – Но так не бывает, и это тоже знают все. Даже если он выходил на поверхность, если соблазнил какую-нибудь человеческую девушку или… или сделал что-то с ней насильно, боги и люди не могут…

– Люди умирают от семени богов, а не рожают от них детей. – Скорфус кивает. – Все верно, двуногий. Но у богов с богами дети вполне получаются. Не думаешь?

И снова кулаки сжимаются – так я сдерживаю злой смешок и вопросы, которые наверняка его оскорбят. Но все звучит даже не как сюжет для театра, ни один трагик или комик не придумал бы такого, никому и в голову не приходит лезть в семейные дела богов вот так. Единственный на Святой Горе, у кого есть дети, – Одонус, прочие же, кажется, заняты совсем иными вещами. Мы привыкли к этому, и тем более, судя по вечно плачущим сестрам Окво, дети-боги – существа огромнейшей силы. Это и закономерно: они ведь наследуют могущество родителей. Удвоенное могущество. А я, даже если на миг предположить…

Я же слаб. Слабее слабого. Всегда был.

– Зачем ты смеешься надо мной, ты так мстишь? – все же спрашиваю я, ловя взгляд Скорфуса. Я сдержусь, я ни за что этого не сделаю, но хочется схватить его и встряхнуть или хотя бы сбросить, потому что его горячая тяжесть давит. Или давят слова. – Понимаю, я проявил малодушие. Понимаю, тебе больно за Орфо, и ты зол, и может, вы даже выдумали все это вместе, но поверь, я… – Горло предательски сжимается. Сглотнуть тяжело. – Поверь, я не повторю. Это было помутнение. Я держался прежде и буду держаться дальше. Я…

Он снова бьет меня по щеке хвостом, не когтями, и заставляет замолчать. Во взгляде поселяется что-то страшное, что-то, от чего я подчиняюсь и только опять сжимаю монету. Начинаю садиться, и он, почувствовав движение, плавно перебирается на кровать рядом. Золотой глаз медленно угасает, вся поза словно расслабляется, но когда он вскидывает голову, тон снова не терпит возражений и режет хуже клинка.

– Эвер, тебе лучше принять это сейчас. Сэрпо – твоя мать, а Идус – твой отец. И Орфо… – Тут он запинается. Запинается и делает глубокий вдох, точно собрался куда-то нырять. – Орфо не превращала тебя в Монстра. Она только вытащила то, чем ты являешься, что давишь в себе. Точнее, даже не она. Вся ваша история… она шита паутиной. Ничем иным.

Почему паутиной? Между нами снова повисает тишина, в которой я трясущимися руками тру лицо, а он лежит без движения, смотря снизу вверх. Хвост снова начинает мотаться из стороны в сторону, потом – бить по кровати. Поджав к груди колени, попытавшись вообще сжаться в ком, чтобы хотя бы победить озноб, я неотрывно смотрю в ответ. Все еще жду желчной улыбки и вопроса: «Ну что, как тебе шутка?» – а Скорфус, видимо, ждет, что я снова начну что-то отрицать. Нет. Нет ничего. Я только чувствую, как сгущается вокруг темнота, отнимая мой голос и не принося даже чужих. Пока этого не произошло совсем, я, запнувшись, прошу:

– Объясни. Пожалуйста. Я… хорошо, я все выслушаю.

Скорфус кивает без облегчения, пробормотав лишь: «Постарайся». И продолжает, все бесцветнее и глуше:

– Идус и Сэрпо лишились большей части божественной сути, потому что Подземье неподвластно даже богам. Они стали… тем, что ты наверняка видел, парой похожих на нетопырей тварей, Идус наконец-то взлетел. – Из горла Скорфуса вырывается нервный смешок. – Иронично. Но неважно. Так или иначе, даже в этой тьме они любили друг друга, любили без оглядки и у них рождались дети. Много детей. Ты наверняка встречал их?

Он смотрит. Ждет. Я не киваю, но смыкаю ресницы – и вижу всех их перед глазами.