Это я тебя убила

Они не убьют его. Нет, я не дам, хватит! Понимая, что вырваться не получится, я срываюсь на крик, оглушительный, почти визгливый, – и у меня самой что-то лопается в ушах. От этого крика опять поднимается волна песка, всюду вокруг. Илфокиона – мать – отбрасывает на пару шагов, скала рядом с Эвером осыпается и даже Клио – Истабрулл – от неожиданности оседает на колени. Но рук он не опускает, просто направляет одну на меня, резко и хлестко.

– Заткнись!

Я срываюсь с места чуть раньше. Кидаюсь, хватаю его за горло, опрокидываю, и Эвер тоже падает. Мы катимся в сторону Илфокиона, я бью Истабрулла по лицу раз за разом, стараясь не думать, что бью Клио. Не получается. Боковым зрением я вижу, что Эвер не шевелится, так и лежит на боку, с закрытым волосами бледным, окровавленным лицом. И несмотря на это, я заставляю себя сделать одно – схватить золотую цепочку на тонкой смуглой шее Клио, так, чтобы медальон оказался у моего врага – у моей подруги – перед глазами.

– Клио… – Пытаюсь открыть крышку, надеюсь, что это поможет, если она еще там. – Клио, борись, ну борись же, ведь…

Затылок прошибает боль, я со стоном скатываюсь на песок и ударяюсь о сандалию Илфокиона, стоящего надо мной. Он бьет меня по ребрам. Они отвратительно хрустят. Приходится сплюнуть кровь, я поднимаюсь на локте, лишь чтобы увидеть, как Эвера снова дергают в воздух и вжимают в стену. На этот раз его голова сильно запрокидывается, пальцы скребут по камню. У него уже нет сил выставлять преграды, если он их и выставлял.

Я смотрю на него, понимая: меня не просто так не хватают заново, даже не пытаются. Илфокион видит, что у меня нет сил драться, даже кричать. В голове шумит. Я лежу у его ног – стараясь на этот раз не думать, что я у ног матери. Я смотрю, как убивают моего гасителя и как ногти его, стесанные и обломанные, багровеют. Я смотрю на него. И понимаю, что, кажется, мне поздно его спасать. Они – эти двое – слишком долго вели его к смерти. Вели, хотя путь начала я.

– Эвер… – С именем с губ стекает густая струйка крови. Меня никто не слышит.

Я разбираюсь в волшебстве недостаточно, но, кажется… я могу представить, что и почему произошло. Папа никогда не мог отпустить маму, вечно говорил о ней, еще больше – думал. «Валато» жила в его мыслях. Ее имя, последнее, что осталось, было ему нужнее всех песен во славу богам. Может, она слышала этот зов. Может, слышала из Подземья и предпочла перерождению Рой Бессонных Душ, твердо зная: однажды ей удастся вернуться и отомстить. И… там она нашла Истабрулла, тоже мятежного. Вдвоем, среди чудовищ и под властью чудовищ, они придумали все это. Им нужно было одно – чтобы кто-то открыл дверь. И я, вместе со Скорфусом, открыла. Когда исправляла свои ошибки. Когда спасала Эвера.

Чтобы теперь его наконец по-настоящему убили. Чтобы эти двое заняли мое место. Они хотят править. Хотят воевать. Хотят уничтожить все, что мы с папой восемь лет пытались выстроить заново. И это все моя вина, моя. От волшебников одно зло. Зло всем, даже…

Губы Эвера шевелятся – я вижу это, несмотря на то, как чудовищно неестественно откинута его голова. Спина выгнулась, пальцы скрючились и, кажется, вот-вот сломаются. Но он шепчет что-то. Шепчет, и я ловлю, все еще ловлю его меркнущий пристальный взгляд. Я даже могу прочитать его. Могу, хотя, скорее всего, мне кажется.

«Успокойся».

«Не плачь».

«Я с тобой».

Это говорят глаза, в которые я смотрела год за годом со дня, как война и волшебство уничтожили мою привычную жизнь. Глаза, в которых я читала заботу, нежность и неотступную готовность выслушать. Мне повезло. Мне ведь правда повезло в сравнении с тем, что пережил Истабрулл, сумасшедший и непримиримый. Тот, кого мы не упоминаем. Может, зря?

Его гасителем был брат, король Иникихар. Они любили друг друга до умопомрачения – настолько нежно, что иные считали их связь порочной и спешили найти принцам жен. Иникихар пообещал: они будут править вместе, как правили Арктус с Марионом, но отдалился вскоре после коронации. Один решил дать независимость физальцам. Выбрал из них жену, белокурую, вольную, прекрасную, похожую на мою мать, – Эагру. Тоже волшебницу, нуждавшуюся в гасителе. Истабрулл был против всего этого, раз за разом уверял брата, что тот околдован, и тогда Иникихар оттолкнул его, запретив к себе приближаться. Истабрулл, чья сила была во много раз могущественнее моей, могущественнее сил всех волшебников, живших за последние сотни лет, быстро заболел и сошел с ума. Потому что ничего, даже предательство, не заставило его перешагнуть через любовь к брату. Он не захотел другого гасителя. Он убивал всех фамильяров, которых к нему приставляли. Он погиб, пытаясь убить королеву – ту, что пришла на залитый кровью пляж в знойный день, надеясь спасти хоть кого-то из подданных. И забрал ее с собой.

Глаза Эвера говорят то, что, наверное, почти до конца говорили брату глаза Истабрулла.

«Я люблю тебя».

Его губы шепчут другое, я вглядываюсь, быстро смаргивая слезы…

– Я Монстр. Отправь меня назад.