Это космос, детка!

После съемок в куполе мы снимали сцену, заранее запланированную в сценарии: после операции моя героиня влетает в гермоадаптер МЛМ, начинает снимать с себя стерильную одежду – комбинезон, маску – переодевается, потому что она вся мокрая после операции. В этом кадре я снимаю с себя одежду, остаюсь в нижнем белье (мы подбирали его специально для этой сцены) и залезаю в спальный мешок. Снимать это было забавно. Олег, который тогда уже начал готовиться к спуску, должен был много работать в корабле. А гермоадаптер, в котором мы снимали, как раз соединяет модуль «Наука» и корабль.

И Новицкий сердито кричал нам издалека:

– Ребят, вы скоро там? Мне в корабль надо залезть.

Это было очень смешно, как будто мы занимались чем-то неприличным.

В МЛМ находится самый большой иллюминатор в российском сегменте. Но он – без защиты от ультрафиолета, в отличие от иллюминаторов американского купола. Конечно, мы с Климом об этом знали. Но когда мы увидели, как красиво заходит терминатор, Клим посадил меня в профиль у иллюминатора и стал снимать этот потрясающий момент в реальном времени. Это действительно необыкновенно красиво: черная Земля наползает на свет, и на стыке возникает голубая полоса с желтыми бликами – это и есть терминатор.

Я просто сидела в профиль у иллюминатора, а Клим снимал. Конечно, мы забыли про отсутствие защиты. Я была в белой майке с короткими рукавами. И вдруг я почувствовала давно забытый запах опаливаемой на газу курицы. «Чем это таким пахнет?» – спрашиваю.

Притронулась к плечу – и обнаружила, что кожа на ощупь как кипяток, что я горю!!! Горю на работе, как цыпленок на огне.

Мы сняли кадр, я полетела в каюту и увидела в зеркале, что ровно половина моего тела – бордового цвета. Возникло ощущение, что в глаза как будто песок попал – сетчатка подгорела. Мы сразу запросили через Хьюстон связь с врачом экипажа, нашли «Бепантен», я намазалась им и своим кремом для лица, очень жирным. У меня начала подниматься температура, мы нашли какие-то таблетки, я пила очень много воды…

Было больно! Особенно когда кожа соприкасалась с одеждой. Наш врач, Вадим Шевченко, испугался за меня, потому что от такого ожога может пострадать сетчатка, это опасно для зрения. Я чувствовала песок в глазах, но, после того как начала капать капли несколько раз в день, стало лучше. 15 октября я снималась уже обгоревшая, и приходилось закрашиваться тройным слоем тонального крема, потому что кожа была бордового цвета. И только к моменту спуска боль стала чуть поменьше. След от этого космического ожога у меня есть до сих пор.

15 октября

6:00. Подъем. Двое суток до спуска.

Сегодня запланирована большая тренировка в корабле с Олегом. Все предыдущие тренировки по спуску мы проходили с Антоном, на Земле. А здесь другие планшеты… Но все пометки, которые мы делали, перенесли на них. Олег перенес в свой корабль и наши ложементы – это огромная работа. Они так тяжело вытаскиваются… Вынести ложементы из корабля Олега в корабль Антона, закрепить, проверить… Это очень ответственное дело. Тысяча заданий космонавтам, тысяча заданий нам с Климом, постоянная связь с Землей…

Олега больше нельзя было снимать, так как он был занят спуском. А мы с Климом воспользовались тем, что у нас еще есть время, и снимали разные подлеты, пролеты, портреты у иллюминатора… Флешек много, две камеры – невозможно не снимать.

Мы снимали у центрального пульта в служебном модуле. Вдруг компьютеры начали мигать, загорелись лампочки «эмёрдженси». Смотрим в иллюминатор – а у нас пол и потолок меняются местами. Клим кинулся это снимать скорее… Непонятно, что происходит, тревожно!!! Ощущение, что, снимая фильм про космос, мы сами внезапно оказались в фантастическом фильме. Прилетели американцы, европейцы… Сразу вспомнилась фраза «Хьюстон, у нас проблема!»

Прилетел Олег. Я к нему: «Олег, что случилось?..» Он повернулся ко мне, подмигнул, улыбнулся и сказал: «Это космос, детка!»

Я эту фразу раньше часто говорила, дурачась. А теперь для меня эти слова очень много значат. Спокойствие Олега, его уверенность в том, что все под контролем, и эта фраза – это было гомерически смешно.

Когда все так сложно – люди очень много смеются. Смех – это защита от выгорания, от усталости, от страха. Смех – это лучшее лекарство! Сколько мы там хохотали! Сколько смешного было!

Да, это космос, детка! За эти 12 дней, решая огромное количество проблем сообща, мы стали единым экипажем – не только наша пятерка, но вся интернациональная команда на МКС.

И снова совместный ужин. Мы общаемся, хохочем. Мне тогда очень хотелось сладкого. Астронавты угостили нас штруделем. Мне было так вкусно! Тома и Шейн спрашивают: «Тебе понравилось?» (они очень неплохо говорят по-русски). Говорю: «Очень!» Они: «Мы сейчас еще принесем».

Наши ребята тогда уже относились ко мне как к сестре. А тут их сестре стали оказывать знаки внимания. И Олег Викторович, военный человек, с прекрасным чувством юмора, но строгий, говорит: «Творога нашего не хочешь поесть? Чего это ты торты есть начала?» Я говорю: «Вкусно очень!» Он: «А, понятно».