Это мой город

Эти игры в вопросы ответы, родили некоторое насмешливое отношение ко всему действу. Я-то, рассчитывал и надеялся, что все это всерьез – оказалось, какая-то странная игра, когда глупость выдается за многоумие.

Дальше – больше, все живые человеческие чувства и реакции партийными органами воспринимались как некие нарушения устоев, обсуждались и осуждались абсолютно всерьез. И в этом тоже была некая ложь и игра, наподобие подкидного дурака. Самыми нелепыми были встречи на парткомиссии. Эту инстанцию приходилось посещать довольно часто и при выезде за границу, и при утверждении в должности, и при наложении взысканий, на которые моя партийная жизнь была не бедной. Трудно было всерьез воспринимать выживших из ума, но невероятно самодовольных и самоуверенных старичков, членов этих самых комиссий, которые смотрели на тебя пронзительными глазами и, абсолютно в духе тридцатых годов, серьезно убеждали, например, что за кордоном ко мне, туристу, непременно будут вязаться провокаторы, пытаться выведать, как у Мальчиша-Кибальчиша, великую военную тайну и все такое прочее. Насколько эта дурь была основательно вбита в закомпостированные наши мозги свидетельствует такой факт. Поехали мы с группой белорусских художников в Прагу. Спускаясь по лестнице в отеле, услыхал, как поднимавшаяся по лестнице наверх группа таких же туристов, что-то живо обсуждает на такой родной, нашей «трасянцы». Не желая ничего плохого, поприветствовал: «Прывітанне, землякі!». Земляки, чуть не попрыгали в лифтовую шахту – были уверены, вот оно, состоялось – провокация, о неизбежности, которой так долго предупреждали большевики. Было смешно и горько!

Или, еще такой пассаж! На киностудии я всячески избегал воскресных поездок на картошку, никак не мог понять, почему колхозники едут на базар, а мы, в порядке шефской помощи, вместо них движемся на поля. Экономически – это было полная бессмыслица. Картошки, за выходные мы больше закапывали, чем выкапывали, но подвергать ревизии линию партии на шефскую помощь – не моги! Однажды не уберегся. И так «карта легла», что тот самый день оказался днем рождения Жоры Семенова, нашего художника. Шел противный дождь, было сыро и гадко… Далее, надеюсь, понятно – у кого-то образовалась бутылка, у кого-то другая, пошло-поехало… Одним словом, увидав, как мучаются в борозде, наши женщины, а рядом стоит незадействованный трактор, я вознамерился этот трактор завести и одним махом картошку вывернуть на поверхность земли. Уговорили женщины,– Олег Павлович! Мы тебя очень просим, ну его, к черту, этот трактор…

Знаете, за что «канали» в райкоме партии? Не за пьянку, даже не за хулиганство… За то, что подрывал партийную линию! Всерьез! Старички «комиссионеры», чуть из партии не исключили. К тому времени пиетета перед «партийной линией» в душе не осталось уже ни капельки. И веры в некую ее миссию тоже. Было ощущение сплошной глупости, в которую почему-то вляпался, и выбраться нет никакой возможности.

А за плечами был ведь еще и XVII съезд комсомола, на который попал по ошибке. Не в ту таблицу вписали, а потом, отправив список в Москву, побоялись сообщить, что ошиблись – так и попал в делегаты. Вот, где насмотрелся! Во-первых, вагоны поезда, везшего нас в Москву, качались, гуляли комсомолята. На перроне, в Москве, секретарей вывели под белы руки, невменяемы были от пьянки. В гостинице Россия – талоны, папки, подарки – все бесплатно. И еще у каждого в нагрудном кармане пиджака, привезенные в Минск, да и не только в Минск, во все столицы республик, специальным нарочным, отпечатанные типографским способом бумажки с лозунгами, которые следовало выкрикивать, вскакивая в единодушном порыве! Это, почему же так! – думал,– За кретинов нас всех держите, что шпаргалки для памяти понаписывали, или сами из того же теста, видимость деятельности симулируете?

И было круглосуточное, как не в себя, водкопитие. Какая идеология, какие высокие чувства. В театре «Ленинского комсомола» давали для делегатов съезда спектакль «Автоград». Прямо со съезда часть делегатов должна была отправиться на строительство БАМА. Так вот эта часть, жрала водку, сидя на полу в зале, сидя на спинках кресел. Содом стоял невиданный и неслыханный! Актеры, чего-то на сцене изображали, делегаты их не слышали, да и не хотели слышать. Пели, орали, только, что морды друг другу не били, строители коммунизма! И каждый день в зале дворца съездов «вынос полутрупов» – явление членов Политбюро с расслабленным Брежневым во главе. Я был в четвертом ряду, мне все было видно – зал, заглядывая в бумажки, что в нагрудных карманах вопит здравицы, а главный «полутруп» плачет от умиления и восторга, В самом деле, что ли, верит в эту «лабуду»? Ну, нельзя же! Нельзя, нормальному человеку все это показывать! От этого рехнуться можно! Как же мы живем! Кто же нами правит! Кто же палец свой дрожащий на ядерной кнопке держит! А, эти-то, те, что на смену готовятся и не просыхают при этом? Каковы они? Как увидал в 91 дрожащие от запоя и страха руки Янаева, как раз тот съезд и вспомнил!..