Это мой город

Неожиданно дорогу мне заступил парень лет тридцати – ладно скроенный и крепко сшитый. Заступил агрессивно, не позволяя обойти себя ни справа, ни слева. Вообще-то он не производил впечатления праздношатающегося хулигана, в его повадке было нечто деловое, осмысленное. Но и на грабителя не был похож – место не то, да и время неподходящее, переход все таки был достаточно наполнен народом и для банального «гоп-стопа» момент был выбран не удачно. Внимательно всмотревшись в лицо, оценив взгляд, направленный в сторону, избегающий прямого, глаза в глаза контакта, понял – скорее всего «мент». От догадки не стало спокойней – встреча с милиционером в штатском, ночью, да еще на подпитии – от парня тянуло алкоголем – как правило, может обернуться крупными неприятностями. Кто знает, что может втемяшиться ему в башку, привыкшую к безнаказанности и круговой поруке коллег.

Словно подтверждая мою догадку, парень потребовал предъявить документы. Момент предельно опасный – предъявлять не рекомендуется, сунет в карман, и ты в его власти; не предъявлять, послать подальше – тоже опасно, привяжется, позовет своих, они может только того и ждут где либо невдалеке, далее – отделение, обезьянник, протокол и так далее, и тому подобное… В этой ситуации лучше всего начать беседу. Что я и сделал…

– Друг мой, с какой стати, стал бы я показывать тебе документы. Ты в штатском, скорее всего не при исполнении… Давай так – вначале ты мне свою «ксиву», что бы я знал – имею дело с представителем власти, потом я тебе паспорт, или, что там у меня найдется в кармане..

Парень сверкнул у меня перед глазами чем-то в алой обложке.

– Нет, дорогой, не так… В развернутом виде, пожалуйста…

В развернутом виде его удостоверение свидетельствовало, что передо мной курсант школы милиции. Это, меняло положение – можно было переходить в наступление.

– Дружок,– сказал я ему, вполне благожелательно,– курсантское удостоверение спрячь от греха подалее и никому больше не показывай, твое начальство, в случае чего тебя же крепко не поймет. Если есть ко мне есть вопросы, давай… Вот здесь, недалеко отделение, но, право не знаю, стоит ли тебе туда соваться, приняв на душу – амбре от тебя…

Продолжение истории было и смешным и забавным. Парень, сбавив обороты, сказал вполне мирно…

– Ладно!.. Я тебя и так знаю… Ты ведешь передачу на восьмом канале… Просто поговорить захотелось…

История о неразделенной любви, о больной девушке, которая умирает, но его видеть все таки не хочет, о том, как душа разрывается и не находит успокоения, о том, что никто не может его понять и не с кем разделить неизбывное горе, что третьи сутки уже не спит и водка не берет – была выдержана в лучших традициях сентиментального жанра. Допускаю, что в ней некая крупица правды присутствовала, остальное было придумано и расцвечено собственной фантазией, которая заставляет жалеть себя, любимого, прежде всего. Тем не менее, я внимательно, не перебивая, его выслушал, что-то у парня, чувствовалось, болело, а способ выражения – ну, что тут поделаешь, как умеет, так и поет…

Когда исповедь иссякла, и мы помолчали, и молча перекурили – спросил: – Ну, и зачем ты на меня «наезжал», если сразу узнал, и поговорить захотел?.. Причем здесь,– Предъявите документы!– и все такое прочее?..

Парень растерялся и как-то очень искренне ответил:

– Черт его знает! Просто так – уже не могу! Привык «по-ментовски» на арапа брать!..

И не стоили бы история эта рассказа, и забыть бы ее можно было, как курьез, если бы не одно, настораживающее обстоятельство – люди в моем городе почему-то теряют издавна присущую им способность разговаривать друг с другом, как со старыми знакомыми, как с приятелями, как с соседями, земляками – доброжелательно, заинтересованно, с чувством искренней взаиморасположенности, с желанием прийти на помощь, с лукавством, которым обладают добрые сограждане, родившиеся и выросшие на одной улице, в одном местечке, если и не знакомые, то, непременно, слыхавшие друг о друге.

Все чаще ловлю себя на впечатлении – собеседники и деловые, и случайные – настороженны, недоверчивы, злобливы, агрессивны. Готовы огрызаться и отстаивать свое, никем не подвергаемое сомнению право на собственное мнение, собственные поступки. Куда подевалась знаменитая минская разговорчивость, толерантность, которые,– всегда и выгодно, отличали наш город от других.