Это по-настоящему

И пока она ничего не успела возразить, я беру медиатор и начинаю наигрывать вступление той песни, с которой возился. А потом начинаю петь – просто из головы, вряд ли я смогу вспомнить это потом. Текст выходит не самый удачный. Я пою, как мне стыдно, что я нагрубил ей в клубе. Что прощение делает человека лучше. И еще про то, что слово «прости» имеет не больше смысла, чем свист ветра, но если произносить его от сердца, оно освобождает душу.

Все это нелепо и смешно, и мне так стыдно, что я с каждым словом, вылетающим изо рта, краснею все сильнее.

Когда, наконец, последний аккорд растворяется в небытии, повисает полная тишина.

– Вонн? Ты тут?

Она слегка откашливается:

– Да. Это было…

Я морщусь:

– Я знаю, фигня полная. Сочинял на ходу.

– Нет, – перебивает она меня, – вовсе не фигня. Вообще-то мне понравилось. Цепляет.

Она тихо смеется, и почему-то этот звук наполняет меня теплотой.

– Ого, неужели ты наконец готова признать, что ты все-таки моя поклонница?

– Не забегай слишком далеко вперед. Я сказала, что мне понравилась твоя песня, – отшучивается она.

По крайней мере, я надеюсь, что она шутит. Она вообще впервые сказала что-то о моей музыке.

– А это одно и то же. Любишь мою музыку – люби меня.

– Что, если я просто приму твои извинения? Раньше никто передо мной не извинялся с помощью песни.

Даже УУ?

Я улыбаюсь – сперва несмело, а потом во весь рот.

– По поводу вчерашнего, – неловко говорит Вонн. – Тебе очень хочется сотрудничать с тем продюсером, да?

Я немедленно мрачнею.

– Да, очень. – Я откладываю гитару, выключаю громкоговоритель, откидываюсь на подушки и прижимаю телефон плечом к уху. – Но он не хочет со мной работать.

– Я догадалась, – усмехается она. – Что он там сказал? Что вы друг другу не подходите?

– Ага.

На самом деле, он имел в виду, что он работает только с уникальными исполнителями, а моя музыка сродни той группе на сцене и тысячам других.

– Ну, и еще проблема с имиджем.

– Какая проблема?

– Вонн, ну сообрази! Как ты думаешь, почему мне нужно платить девушке, чтобы она со мной встречалась? Вернее, почему я плачу такой девушке, как ты, чтобы она со мной встречалась?

– Как я?..

Я воспринимаю ее раздражение почти физически и пытаюсь объяснить:

– Да. Милой. Доброй.

– Тогда вы кого-то не того выбрали. Не такая уж я и милая.

– На самом деле ты более милая, чем все остальные, – сообщаю я. – Джим и Клаудиа считают, что ты положительно влияешь на мой имидж. Все остальные тоже должны так считать, и особенно Кинг.

– С каких это пор ты беспокоишься о своем имидже? Ты явно о нем не беспокоился, когда полез голышом купаться с теми девушками в Монте-Карло. Или когда бежал голышом по Бурбон-Стрит на Масленичный вторник в прошлом году.

– Похоже, кто-то внимательно следил за моей жизнью!

– Ничего подобного. Просто невозможно включить телевизор и не увидеть там какого-нибудь скандала с твоим участием.

– Скандал? – хмыкаю я. – Это называется «веселиться».

И тут я морщусь, потому что понимаю – в этом и есть проблема. Я слишком много веселился. Столько, что теперь один из лучших продюсеров мира отказывается со мной работать, потому что считает, что я несерьезно отношусь к собственной музыке.

Но это совершенно не так. Я очень серьезно отношусь к музыке. Когда я был маленьким, все считали, что у меня актерский талант, как у родителей. Но музыка была у меня в крови с рождения. Когда мне исполнилось семь, я уже писал собственные песни. В начале моей карьеры ходило много слухов о том, что я получил контракт только из-за своих родителей, но эти слухи быстро утихли, когда все поняли, что у меня действительно есть талант.

Голос Вонн выдергивает меня из размышлений:

– Ну и зачем тогда что-то менять? Ты богат, знаменит, можешь делать все что захочешь. Почему бы просто не продолжить веселиться?

– Потому что это мешает мне заниматься музыкой.

И вдобавок больше не приносит удовольствия.

Я слушаю, как она дышит в трубке, и пощипываю струну, бегая пальцами по ладам. Вот если бы я мог управлять настроением Кинга с той же легкостью, с какой управляю мелодией.

Молчание затягивается, и я начинаю размышлять о том, как обращаюсь с Вонн. Не очень-то хорошо. И почему же? Я заставляю себя ответить честно на этот вопрос. Иногда я это умею.

Дело в том, что Вонн делает нечто альтруистическое, и от этого мне некомфортно. С подхалимами общаться проще, но то, что Вонн не соглашается с каждым моим словом, вовсе не означает, что я должен вести себя с ней как полный мерзавец. Я кладу ладонь на струны.

– В следующую пятницу я буду играть в одном клубе на благотворительном мероприятии. Сыграю пару песен, может, даже сет – близкие люди попросили выступить, решил помочь.

То, что я говорю, неправда – правда в том, что я делаю это для саморекламы. Должен оставаться в новостях, мозолить людям глаза, чтобы они обо мне не забыли, пока я просиживаю штаны в студии. Но все равно…

– Придешь? Можешь взять с собой друзей, если хочешь.

– Это наше следующее свидание? – спрашивает она.