Это - убийство?

— Вовсе нет! Напротив, я сам рассказал мистеру Ривеллу, как часто вы помогали моему брату. Я вам очень благодарен, и мне бы хотелось вам об этом сказать. Я же был за тысячу миль от брата, а вы всегда были рядом с ним…

— Ну что вы, — сказала она смущаясь. — Я вовсе не стою ваших похвал. Но я рада, что вы меня не ненавидите.

Она еще раз улыбнулась и поехала дальше. Ламберн повернулся к Ривеллу.

— Очаровательная женщина, — заметил он, когда миссис Эллингтон отъехала на достаточное расстояние. — Представляю, какие чувства питал к ней мой брат. Он ведь был резок, но доверчив… И в его жизни еще не было женщины…

Зазвонил школьный колокол, и Ламберн бросил взгляд на часы.

— Мы проговорили с вами почти час! Я больше не могу вам докучать своими разговорами. Сегодня вечером мне нужно вернуться в Лондон. Надеюсь, когда-нибудь мы встретимся. До свидания.

Ривелл уселся в широкое кресло в гостиной директора. Мысли его ворочались с трудом, словно он приходил в себя после обморока.

Нет, рассказ Джеффри Ламберна все равно оставался просто рассказом. Но еще раз прокрутив его в голове, Ривелл удивился, как органично этот рассказ вписывается в произошедшую историю. Гатри оценил характер Макса Ламберна лишь с одной стороны. А сэр Джеффри раскрыл другую сторону, отчего личность Макса стала представляться иначе. Например, эпизод с военно-полевым судом. Рассказ Джеффри Ламберна представил дело в совершенно ином свете. Ничто в его словах не противоречило сведениям Гатри, однако прежняя характеристика Макса Ламберна казалась теперь односторонней.

Препятствием для разрешения загадки оставалось, конечно, признание Макса Ламберна. Если человек вел себя довольно подозрительно да потом сам сознался в преступлении, нет оснований ему не верить. Гатри, приняв на веру признание младшего Ламберна, поступил вполне резонно…

И все-таки, и тем не менее… Ривелл снова принялся размышлять, обдумывать, взвешивать. Ничего не мог с собой поделать. И все его думы сводились к одному, необъяснимому с точки зрения логики убеждению, что Макс Ламберн не совершал преступлений.

Зачем же тогда он признался? В мозгу Ривелла сверкнула догадка. А если Макс сделал это для того, чтобы спасти кого-то другого?

Ах, как язвительно смеялся бы Колин Ривелл над подобным человеческим побуждением, если бы прочел такое в книге или увидел в кино! Он всегда считал крайние формы самопожертвования ханжеством, близким к психозу. Но теперь он вполне серьезно рассматривал Макса Ламберна как человека, способного на столь невероятное самопожертвование! Неужели это действительно возможно?

Еще десять минут глубоких раздумий окончательно его убедили: да, возможно. Его увлекла новая гипотеза. Ее детали возникали перед его мысленным взором медленно и постепенно, словно очертания незнакомого здания, когда идешь к нему сквозь туман. Нет, убийства совершил кто-то другой. Ламберн, благодаря своей тонкой проницательности и недюжинным способностям, сумел определить преступника. Его рассказ о том, как он пытался сбить следствие с верного пути, подложив ложную улику — крикетную биту, — был чистой правдой. Он пытался разоблачить убийцу, встав на собственный мучительный и сложный путь. Но потом, под влиянием грубых допросов Гатри, он сломался, хотя и знал, что у Гатри нет никаких веских доказательств его вины. Макс Ламберн решил, что его подозревают в убийстве, и, если верить его брату Джеффри, этого вынести не смог.

К тому же, думалось Ривеллу, его, конечно, волновала судьба миссис Эллингтон. Даже если бы эконом Эллингтон и не оказался за решеткой, миссис Эллингтон пришлось бы пережить немало горьких минут. Как бы она ни относилась к мужу, увидеть его в качестве подсудимого и остаться вдовой казненного стало бы для нее мучительным испытанием. Возможно, от этих страданий Ламберн хотел ее спасти! Наверно, он не мог принять окончательного решения вплоть до того последнего вечера когда она пришла к нему. Ее доброта, ее участие, ее бескорыстная помощь могли вызвать у него в душе то самое неодолимое сострадание, которое и подвигнуло его на страшное самопожертвование. Впрочем, что ему было терять? У него не было семьи. Здоровье ухудшалось неотвратимо. В любом случае он не прожил бы долго. В каком-то смысле, у него не оставалось выхода, как у иного закоренелого преступника. Почему бы, действительно, не разрубить одним махом гордиев узел, который связал воедино его собственную несчастную судьбу и трагические происшествия в Оукингтоне? Если уж он готов был пожертвовать собой ради совершенно незнакомого человека, той же миссис Томпсон, разве не мог он в порыве чувств сделать то же самое ради своей возлюбленной миссис Эллингтон?