Это в сердце было моем

Тогда все было иначе. "Гости" к нам пришли непрошеные.

И стоило Ани назвать мужа по имени, как измученные, истощенные ленинградки, ехавшие в том же вагоне, стали кричать: "За что вы его так ругаете? Как вы смеете?" Фриц не стал ничего объяснять. И он не обиделся. Своей работой он "оправдывал" свое немецкое имя.

6

Я познакомился с Фрицем в его следующий приезд через Нисона Александровича Ходзу, детского писателя, который в дни войны руководил на радио редакцией художественного вещания. Ходза уже с осени 1941 был на "казарменном положении", жил в Доме радио, а Фриц и Ани перебрались туда позже, после того как бомба разрушила их дом. Тогда под крышей радиодома жили многие.

Здесь, как в бреду, все было смещено:

Здесь умирали, стряпали и ели,

А те, кто мог еще вставать с постелей,

пораньше утром, растемнив окно,

в кружок усевшись, перьями скрипели...

Здесь жили дикторы и репортеры,

поэт, артистки... всех не перечесть...

Мне потом пришлось слышать от Фрица о многих его товарищах по блокадному радио, вместе с которыми он пережил самые трудные дни. Нисона Александровича Фриц любил, и его рекомендация значила много. Правда, был еще один повод для знакомства - в журнале появилась моя статья о работе немецкой и финской редакций радиокомитета. Увидев свою фотографию, Фриц улыбнулся: знаю, откуда взяли. Из школьного музея. Я им подарил. Это 1943-й, во время поездки в лагерь военнопленных. Только теперь я совсем не такой, вот вам нынешняя, где я вместе с Ани. Возьмите на память.

И снова посмотрев на свою "молодую фотографию", сказал: "А ребята в той школе настоящие. Звали меня сегодня. Соберутся друзья блокадные, а кинодокументалисты из ГДР будут снимать фильм. Я с ними уже вчера виделся у Берггольц. Приходите, вам, как историку, это будет весьма интересно. Тем более что дорогу в 235-ю вы знаете. До вечера?"

7

Часа в четыре небольшой зал музея был переполнен. На сцене артист Королькевич, поэт Азаров, музыканты блокадного оркестра. И Фриц. Речь его не записал, но смысл помню хорошо. Он говорил об особой блокадной дружбе, о том духовном климате, который был в эту, казалось бы, ледяную эпоху. Чтобы не передавать слова речи приблизительно, процитирую письмо, полученное мною уже после выхода моей книги о блокадном радио. Поблагодарив автора, сказав, что не заслужил таких высоких слов, Фриц написал (я приведу его несколько искаженный русский язык без исправлений): "В конце концов мы все выполняли свой долг. Я же не виноват в том, что бомба меня не убила, что голод и цинга меня не выгнали из этого света... А остальное базировалось на сознании долга, на сознании того, что я нужен, что нужна моя маленькая лепта в большое дело победы, в общее дело нас всех. В самом деле в те трудные для меня дни, когда я лежал и ждал своего последнего вздоха, я до сих пор уверен, что я только потому не умер, потому что мне некогда было, я пережил, ибо не было времени, чтобы думать о болезни, о смерти".

На сцене сидели пожилые люди, смерти смотревшие в лицо. Но в том, что они собрались здесь вместе, что они так говорили, я видел и заслугу следопытов. Это был их общий праздник.

8

Фильм об искусстве блокадного Ленинграда, снятый кинодокументалистами ГДР, мы смотрели одновременно с Берггольц. Перед началом демонстрации фильма я подарил ей книгу, в которой была и ее фотография 1942 года. На этом снимке Ольга Федоровна - молодая, сильно исхудавшая, но красивая женщина. Фриц Фукс говорил, что в действительности она была еще красивей. Я сомневался, все-таки голод отразился на этом лице. Мне казалось, что в словах Фрица передано его отношение к Ольге Федоровне.

И вот теперь она, сильно постаревшая, больная женщина, смотрела на давние фотографии блокадных дней - их так немного сохранилось... В. Ходоренко, Я. Бабушкин и сразу два Фукса, разделенные десятилетиями. Ольга Федоровна оживленно комментировала эти снимки своим спутникам. А когда начался фильм, я смотрел не только на экран, но, порой, и на поэта блокадного города, легенду, жившую с нами рядом. Увидев, как на экране запечатлена встреча блокадных друзей, как разговаривают Фриц Фукс и Ольга Берггольц и, главное, как смотрит на эти кадры Ольга Федоровна, я снова вспомнил давнее - "Фрицушка" и сожаления Фрица, что фотография все-таки не передает всей красоты Ольги Федоровны.

Он конечно же, прав, подумал я. Он просто знал ее тогдашнюю, не отделимую, как и он, от коллективного блокадного подвига.

9

В канун 1942 года, в тяжелое, голодное время, на радио обсуждались планы очередных передач. Необходимо было сказать слова, которые поддержали бы ленинградцев. Ведь город жил без света, тепла. В холодных квартирах люди, оторванные друг от друга, теряли силы и веру. Выступить предстояло Ольге Берггольц.