Это в сердце было моем

Даже мои сверстники, бывшие красные следопыты, давно окончили школу, стали взрослыми. Пионерское прошлое подсказало некоторым выбор профессии - историка, журналиста, военного... Но кем бы ни стали красные следопыты, остается трепетный интерес к людям и судьбам далеких военных лет.

Громыхая колесами, поезд мчался в ночь. Световыми пятнами проносились мимо окон заиндевелые станции. По жухлой осенней траве скользила светлая череда оконных квадратов. Поезд шел в ночь.

Что ждет впереди? У меня адреса и пароли военных лет. И все... Только не покидало ощущение, что еду я к своим, близким, если, конечно, найду. Снежная крупа шершаво терлась о стекла... Посапывал и мерно дышал уютный вагонный мирок. Я угрелся и задремал. Подошел проводник и тронул за плечо: "Бологое!"

В тамбуре под дверью лежал снежок. Чуть знобило от холода и нетерпеливого напряженного ожидания. Это чувство прочно поселилось в душе, пока продолжался кольцевой маршрут по партизанскому краю.

Вредная помощь

По перрону мело поземку. А в зале ожидания тепло, тихо, сонно. Изредка за окнами пробегали вагоны.

На стене висели газеты. От нечего делать (все равно ночь) я подошел к одной - местной. Близ нее степенно прохаживался старшина милиции. Я спросил его, как скорее дойти до редакции. Старшина полюбопытствовал: для чего? И прямо на глазах растаяла его служебная суховатость:

- Один мой знакомый, капитан железнодорожной милиции, партизанил в этих краях!

Из левой руки я переложил рюкзак в правую, а на левой сложил пальцы крестом - на счастье - и спросил:

- Он и сейчас живет в этой области? Старшина кивнул.

- Может, даже в Бологом?

- В Бологом, - подтвердил старшина. - Да вы сейчас найдете его. По перрону за угол первая дверь. Он на дежурстве.

На двери табличка: "Отделение линейной милиции". За столом сидел плотный мужчина с орденом Богдана Хмельницкого на кителе. Капитан Сергей Степанович Спириденко.

До утра еще было далеко, и я попросил его рассказать о партизанской жизни.

- Больше всего мне помнится, - начал Сергей Степанович, - мой партизанский дебют...

Разные бывали старосты. Этим немцы были довольны. Исполнительный, расторопный, верный. Служил не за страх - за совесть.

"Гут, Иван Снегов, гут! - приговаривали они. - Хорошо продукт собираль. На других не смотри..." И наиболее образованные мародеры цитировали про тех, "других", фольклор: "как волька ни корми..."

Немцам Иван Снегов казался верным. Только прикажут - уже шурует по деревням, грузит обоз продуктами. Конвойным вольготно. Всего делов - порыться по бабкиным сундукам и на губной гармошке пиликать.

И самое удивительное для них - как охотно сдают крестьяне свои продукты...

Медленно вытягивается обоз за околицу, проходит час, два... И вдруг из чащи сухо и зло бьют автоматы. Уцелевшие конвойные и староста спасаются бегством. А обоз продолжает путь. Меняется разве самая малость - пункт назначения. Раньше - фашистский Невельский гарнизон, а теперь - Красная Армия. У деревни Голотища обоз передавался нашим войскам.

Казалось бы, в чем тут замешан староста Снегов, полезный человек "новой власти", и какая связь между нападением на обоз и тем, что Иван Иванович Снегов коротко перемолвился с пареньком в деревне - Сережей Спириденко?

- Так вот и начали мы со старостой "помогать" немцам, - говорит Сергей Степанович.

"Я от Руфы"

Новый поезд, теперь по боковой ветке уносил меня на юго-запад. Цель - город Осташков. Три фамилии в блокноте, адрес явки: "улица Советская, дом 17" и пароль: "Я от Руфы". Я развернул карту области, пометил ярко-красным Осташков и протянул линию к другим названиям из записной книжки Германа. Незаметно летело время. Добрый десяток сел вообще отсутствовал на новой карте. Пришлось вписать их отдельно. С этих пор любой собеседник подвергался экзамену по географии. Так рядом с новыми появились на карте названия старые.

Восемь вечера. Поезд стал притормаживать. Медленно выплывали и окунались во тьму фонари. Осташков. Я спросил у кого-то, как проехать на Советскую улицу. Объяснили очень подробно. А у меня отлегло от сердца. Значит, улица существует, я не зря поехал, доверившись записной книжке.

Советская, 29. Мне нужен дом семнадцатый. Отшагал километра два - № 5. Вернулся. И опешил. После дома 15 стояла каменная каланча. Девять вечера. Ни машин, ни прохожих. Тихо. Деревянные дома, палисады. Кое-где желтый свет окон. Снег скрипит под ногами. Подморозило. Я ходил, стучал в двери, окна, спрашивал, называл фамилию Андреева, номер дома... Никто ничего не знал.

Вместо явки пришлось остановиться в гостинице. Утром мне подсказали обратиться в паспортный стол. Андреева жила по новому адресу, но в этот день была на работе, в линейной амбулатории станции Осташков. Фамилия совпадала с фамилией хозяйки явочной квартиры. Имя с именем в пароле - Руфима. Соседи знали немногое: кажется, партизанила, ходят к ней школьники, а так живет одиноко. Вот, пожалуй, и все.