Это все придумали люди [СИ]

Неожиданно коридор закончился. Только что он сходился передо мной где-то страшно далеко в блеклую голубоватую точку — и вот теперь мы стояли перед гладкой белой дверью. Поверхность выглядела матовой, прохладной и приятной на ощупь — я знала это, даже не прикасаясь к ней, потому что во всех офисах всегда стоят именно такие двери. Даже в нашей воображаемой конторе были эти финские двери «Алавус», символ дешевой опрятности, доступного качества, простой функциональности и аккуратной надежности. Поверхность выглядела прохладной, приятной — и от нее исходила такая враждебность, что я невольно отступила на шаг. Сандр обернулся ко мне.

— Это здесь, — заметил он тихо.

Я не смотрела на него, я не спускала глаз с двери. Конечно, Сандр был в тысячу раз лучше меня. Но все же я хорошо умела различать, что скрывалось за той или иной дверью.

То, что скрывалось за этой дверью, не поддавалось различению. Оно было вне любых категорий.

— Не пытайся увидеть это отсюда, — покачал головой Сандр, как обычно, видя меня насквозь, несмотря на мое выдержанное лицо. — Такое невозможно даже предположить, пока ты не увидишь это своими глазами.

Я продолжала смотреть на дверь.

Сандр сказал, что там находилось самое страшное из всего, что он когда-либо видел. Но страх предполагает опасность. Нельзя бояться того, что не опасно.

— А мы сможем оттуда вернуться? — спросила я тихо.

Ручка матово поблескивала в равнодушном свете ламп.

— Конечно, — невозмутимо ответил Сандр. — Мы можем проходить туда и уходить обратно сколько душе угодно. Хотя я не думаю, — добавил он, снова внимательно глядя на меня, — что ты когда-нибудь захочешь туда вернуться.

— Но ты же уже бывал там, — возразила я, — а теперь идешь снова?

— Мне нужно показать это тебе.

Дверь была безукоризненно белой и при этом неприятно бледной на фоне невыразительной светлой стены.

— Идем, — сказала я. Он кивнул и сделал шаг в сторону.

— Открывай.

Я подошла, осторожно положила пальцы на ручку — и тут же отдернула. Металл оказался обжигающе холодным, кожа слегка прилипала к нему, как на сильном морозе.

— Открывай, — повторил Сандр, и я невольно вздрогнула от того, как напряженно звучал его голос.

Стараясь не обращать внимания на жгучий холод, я нажала на ручку и открыла дверь.

За дверью не было ничего.

Нет.

Не так.

За дверью было Ничто.

Огромное, необъятное, подавляющее своей абсолютной отсутствующей массой. Невидимое, черное и при этом мертвенно бледное, светящееся несуществующим синеватом светом, идущим из самого сердца этой Пустоты. Это Ничто было совершенно неподвижным, и при этом оно не переставало шевелиться, закручиваться, сгущаться, поглощая все новые и новые вселенные. Ничто было совершенно бесшумным, и эта тишина гудела у меня в голове, как рев урагана, как страшный шум двигателей, как свист рассекающих воздух огромных лопастей.

Ничто было квинтэссенцией небытия, и его отсутствие, всепоглощающее и неумолимое, оказалось самой реальной вещью, которую я когда-либо ощущала в своей жизни.

Рука примерзла к ручке двери, за которую я по-прежнему держалась, пальцы впились в ледяной металл. Неожиданно откуда-то появился звук, странный, противный, назойливый и при этом почему-то страшно подходящий абсолютной Пустоте передо мной, но исходящий явно не от нее…

Что-то дернуло меня, резко отрывая прилипшую к ручке кожу на ладони, а потом меня толкнуло, рвануло вперед — и я выпала в темноту, в нормальную, привычную, настоящую темноту ночи, и упала на что-то твердое и восхитительно настоящее, противный звук стал еще громче и назойливее — и в этот момент я поняла, что стою на коленях и страшно, нечеловечески вою.

То, что толкало и дергало меня, вдруг сильно схватило за плечи, и в следующее мгновение я поняла, что это просто-напросто руки Сандра.

— Ш-ш-ш-ш, — тихо бормотал он, а я все пыталась перестать выть и начать хотя бы просто всхлипывать. — Тише, родная. Все хорошо. Все в порядке. Прости. Все хорошо.

— Что это, — заговариваясь и запинаясь, прошептала я, — что это было?..

Он не ответил, а только поднял меня и перехватил так, чтобы я могла вжаться в его пальто. Мое лицо стало совершенно мокрым, и слезы продолжали стекать по щекам, даже когда я как будто бы уже успокоилась. Голова болела — мы вышли в реальность, и еще никогда эта боль не приносила мне такого чувства облегчения. Боль была существованием. Боль была подтверждением и доказательством бытия.

Мы стояли на какой-то темной, безлюдной улице, у меня раскалывалась голова, шел дождь, противный мелкий дождь, обжигающий кожу холодной волной при каждом порыве ветра.

Впервые в жизни я по-настоящему осознала, какое же это бесконечное счастье — просто быть.

* * *

— Так что же это все-таки такое?

Сандр ненадолго повернул ко мне голову и, вероятно, посмотрел на меня, но непроницаемые стекла его очков не давали мне увидеть ничего, кроме собственного отражения, такого же спокойного, бесчувственного и стрекозоподобного. Солнце светило нещадно, отражаясь волной горячего белого света даже от темных поверхностей.

Сандр притормозил, сворачивая с хайвэя на второстепенное шоссе.