Это все придумали люди [СИ]

Ну конечно. Здесь нас точно никто не смог бы найти.

Сандр откинулся спиной на стену, тяжело дыша, я встала напротив, пытаясь успокоить сердце, рвущееся из горла наверх.

— Сандр, — начала я, хриплым, запинающимся голосом, — я не понимаю, что они…

— Я знаю, — тихо прервал он меня. — Я знаю, что ты тут ни при чем.

В этом свете он казался каким-то мертвенно бледным.

— Значит, Хендрикс рассказал тебе, что я собираюсь закрыть Пустоту? — спросил Сандр.

Я только кивнула, все еще пытаясь справиться с сердцем.

— Надо полагать, он считает, что я собираюсь закрыть ее тобой, — усмехнулся он.

Я снова кивнула.

— Как ты вообще догадалась, что все наоборот? — Сандр недоверчиво посмотрел на меня, все еще улыбаясь, и его глаза были совершенно черными на очень белом лице.

— Это же очевидно, — я слегка поморщилась. — Если есть возможность поступить как-нибудь по-идиотски благородно, то ты ею воспользуешься. Ты же не умеешь по-другому.

Он кинул на меня очень странный взгляд, но тут же отвернулся и посмотрел в сторону.

— Ты можешь объяснить мне, что происходит? — не выдержала я. — Почему они охотятся за тобой — или за нами? Что не так?

— Если закрыть Пустоту, то пространства перестанут существовать.

— И?

— Хендрикс считает, что этого делать ни в коем случае нельзя. Он отказывается признавать, что Пустота продолжает расти. С его точки зрения, она является необходимым условием равновесия между настоящим и воображаемым миром. Хендрикс думает, что если закрыть Пустоту и уничтожить пространства, реальность тоже перестанет существовать.

— Это правда? — спросила я тихо.

— Не знаю, — честно сказал Сандр. — Но Пустота действительно продолжает расти.

— А почему Хендрикс не верит в это?

— Потому что он никогда ее не видел. Пытался — но не смог. Не всякий может открыть эту дверь, — Сандр слегка усмехнулся.

— А что станется со всеми людьми, которые сейчас в пространствах, когда они перестанут существовать?

— Ничего плохого. Они снова начнут существовать. Вернутся в ту точку, из которой в первый раз попали в пространства.

Я молчала. Сознание снова и снова взвешивало тысячи жизней, которые можно было вернуть — и одну единственную жизнь, которую ради этого следовало отдать. Я не могла ее отдать. Даже ради тысячи.

Коридор давил своей стерильной пустотой.

Внезапно Сандр прикрыл глаза и как будто стал еще бледнее.

— Что с тобой? — спросила я насторожено.

— Ничего, — ответил он быстро, но вместо того, чтобы открыть глаза и улыбнуться, стал внезапно сползать вниз по стене.

— Сандр!

Он дышал тяжело и быстро.

— Что случилось? В тебя попали? Тебя ранили? Где? Сандр!

— Тише, — сказал он очень спокойно, и я почувствовала, как по внутренностям медленно начинает расползаться мерзкий, липкий страх. — Не кричи, пожалуйста.

Я осторожно опустилась рядом с ним на колени.

— Я сейчас заберу тебя отсюда, мы выйдем в самой лучшей больнице мира, и все будет хорошо, — сказала я ровно, не давая панике парализовать меня. — Только не смей умирать.

Сандр слабо улыбнулся.

— У меня прострелено сердце. Я умру, как только мы выйдем с тобой в реальность.

Не паниковать. Не слушать его. Не верить.

— Я что-нибудь придумаю.

— Родная, не надо ничего придумывать. Мы сейчас в совершенно правильном месте.

Ну конечно.

— Ты специально нас сюда привел, — прошипела я, злясь на него, злясь как можно сильнее, потому что только это сейчас могло все спасти. Не поддаваться, не раскисать. Не верить.

Сандр молчал, продолжая улыбаться.

— Ты все это подстроил? — спросила я сухо и зло, еще держась, еще не позволяя себе ничего чувствовать.

— Нет, конечно, — он судорожно вздохнул и снова прикрыл глаза, и я испугалась, жутко испугалась, что сейчас все закончиться — а я злюсь, и время уходит на то, что я злюсь.

Он был совершенно белым — как стены вокруг. И тогда я поняла. Осознала. Поверила.

— Ты умираешь, — сказала я, и это звучало ужасно глупо.

Он ведь точно это знал.

— Не совсем, — поправил он тем не менее с улыбкой. — Я уже умер. Просто это пространство немного хитрит со временем.

Я не делала ничего специально — просто все мое существо почувствовало абсолютною необходимость в этом, — и я наклонилась вперед и уткнулась лицом в его пальто, мягкое и теплое, пахнущее табаком и шерстью, обещающее, как обычно, что все будет хорошо, все когда-нибудь обязательно будет хорошо…

— Справа от тебя, — почти неслышно сказал Сандр, — в конце коридора есть дверь. Ты не видишь ее сейчас — но она там есть, и ты увидишь ее, надо только захотеть. Нам нужно добраться до нее, и ты должна меня туда отпустить, и мне очень жаль… мне, правда, очень жаль…

Я закачалась из стороны в сторону, по-прежнему пряча лицо в его пальто, а он сделал еще один страшный, резкий вдох и договорил:

— Мне очень жаль, что я не могу дойти до нее сам.

В совершенной, стерильной тишине, которая после этого наступила, стало слышно, как тихонько жужжат лампы у нас над головой.

Сандр молчал. Он сказал все, что хотел. Он смог сказать, что ему очень жаль. Ему очень жаль, что мне придется его тащить. Он рассчитывал, что мне не нужно будет этого делать.

Я медленно подняла голову.