Это все придумали люди [СИ]

— Рано или поздно все равно придется с чего-то начать.

Я не понял ее тогда. Просто не стал спорить.

Алиса провела у нас два дня. Мама, конечно, заметила ее присутствие, но вроде бы повелась на мою историю, что Алиса поссорилась с братом, и он снова уехал. Я думаю, мама просто очень хотела в это верить.

На второй день, вернувшись с работы, я решил проведать Алису и застал ее за разбором пластинок брата. Она сидела на полу, а вокруг были разбросаны сотни ярких квадратов.

— Ты не против? — спросила Алиса.

Я только покачал головой. Она выглядела лучше. По-прежнему трупом, но трупом… решительно настроенным.

Вечером второго дня Алиса вышла на кухню, когда мы с мамой пили чай. Сказала, что едет сегодня домой, и извинилась, что так свалилась нам на голову. Я предложил ее довезти, но Алиса отказалась. Мама молчала. Кажется, времена, когда Алиса ей нравилась, уже прошли.

Алиса позвонила мне через неделю и спросила, может ли она приехать и взять некоторые вещи брата. Я согласился. Она забрала несколько пластинок, проигрыватель и почти все его свитера. Я придумал для исчезновения проигрывателя удачную легенду. Остального мама не должна была заметить.

Я не говорил матери, что случилось. Если быть совсем честным, я просто не знал, что ей сказать. Кроме той первой фразы, Алиса ничего не объясняла, а я, разумеется, не решался ничего спросить. Я мог только предположить, что если бы брат сейчас действительно куда-нибудь уехал, Алиса уехала бы следом за ним. На любой край света. Значит, доехать до края света сейчас стало уже недостаточно.

Я не мог свыкнуться с мыслью, что брат умер. Это слово требовало какого-то доказательства, определенных ритуальных действий. Я помнил, как умерла мамина бабушка, от которой нам досталась квартира, как потом, когда я уже стал взрослым, умер мой дедушка, мамин папа. Их смерть была осязаема, осознаваема. У нее имелись свои точные приметы, позволявшие хоть как-то ее понять и ощутить. Были похороны и поминки. Было мертвое тело, которое, как я четко ощутил на дедушкином отпевании, уже не было дедушкой, но при этом связывало дедушку тут и дедушку — там. Оно позволяло осознать нам, оставшимся здесь, все произошедшее.

Брат не умер. Он просто исчез. Кроме Алисиных слов, не осталось ничего, что помогало бы осознать его исчезновение. Его просто не существовало, и я не мог определить, чем это отличалось от того времени, когда он точно так же отсутствовал в нашей жизни. Была какая-то пустота. И еще — маленькое, но очень заметное для меня, человека языка, изменение. Прошедшее время. Я вдруг стал говорить про него «был».

Алиса общалась со мной с какой-то размеренной периодичностью. Как человек, ожидающий чего-то, постоянно поглядывает на часы, так и она, казалось, время от времени сверялась со мной. Выравнивала свою жизнь по каким-то одной ей заметным вехам.

В скором времени она устроилась на работу — пришла в бюро, которое принципиально набирало исключительно мужчин-архитекторов, и заявила им, что она именно тот человек, который им нужен. Они, разумеется, долго не соглашались, но Алиса уговорила их, что после окончания испытательного срока они всегда могут ее уволить. Два месяца прошло, а Алису никто увольнять не собирался.

Почти в тот же момент она съехала от родителей. Мотивировала это Алиса тем, что ее работа идет круглыми сутками, и в их квартире она не сможет нормально жить, никому не мешая, но мне казалось, что ей просто очень важно было побыть одной.

Она стала совсем по-другому одеваться. Я помнил, как она выглядела, когда мы только познакомились — стильно, но практично. Я помнил идеально сидящие дорогие костюмы, в которых видел ее три раза потом. Сейчас весь ее гардероб строился вокруг свитеров брата. Мода пришла ей на помощь — сейчас все девушки носили что-то весьма объемное и сползающее с плеч. Но, надо признать, настоящий мужской свитер с большим вырезом на стройной девушке — это совсем не то, что бесформенная акриловая кофта, сползающая с вешалки в сейловом углу. В этом был свой шик, чем-то сродни нашей старой квартире.

Она стала катастрофически похожей на брата. Так же двигалась, так же стояла, так же курила — теперь она тоже стала курить. Когда она улыбалась, это был тот же слегка насмешливый изгиб губ.

Дошло до того, что нас стали принимать за брата и сестру. Мы не отрицали.