Это все придумали люди [СИ]

Забавно, но теперь мне в голову не могла прийти мысль о каких бы то ни было романтических отношениях с ней. Как будто вдруг отключили источник питания — я перестал думать о ней, как о девушке. Я не сразу смог понять причину. И только осенью, когда мы вместе поехали на дачу, недавно купленную родителями Алисы, и я смотрел, как она стоит в резиновых сапогах у мангала и с безупречной точностью прикуривает сигарету от спички, я вдруг понял, что она просто живет за двоих. Она делала это спокойно, уверенно, с сосредоточенностью, свойственной всем ее поступкам в этой жизни. Даже в ее походке, безусловно вполне женственной, появилось что-то от него. Особенно это было заметно, когда она переходила улицу, неизменно убрав одну руку в карман, и очень гордым, исполненным достоинства движением поворачивала голову в сторону подъезжающих машин. Мне всегда казалось, что брат таким образом просто останавливал машины взглядом. А может, так оно и было на самом деле.

Она представляла собой их обоих. Это была абсолютно самодостаточная, цельная и замкнутая система. И в этом заключалась причина, по которой я больше не мог быть в нее влюблен.

* * *

На следующий год двадцатого марта в Москве стояла страшная жара. По-другому это нельзя было назвать — солнце палило вовсю, и люди ошарашенно косились на небо, неся в руках свои зимние пальто, куртки и даже дубленки. Два дня назад шел мокрый снег. Сегодня градусник в тени показывал плюс восемнадцать.

В такую погоду очень смешно смотреть на толпу в метро. Вот сидит бабушка, она в пальто с меховым воротником и теплом платке. Кажется, ей все-таки жарко. Рядом стоит парень в майке и шортах, и ему, возможно, еще несколько холодно в подземных переходах или с северной стороны высоких домов, где пока что лежат сугробы, но парень уже провозгласил лето, и ему теперь поздно отступать. И они едут рядом, чувствуя себя несколько неловко, потому что кто-то из них явно не прав, и не очень понятно, кто именно.

Я вернулся в тот день домой не поздно, с тем, чтобы несколько часов поработать в спокойной обстановке у себя в квартире. Формально я каждый день с десяти до семи должен был находиться в офисе, но мой начальник не хуже меня знал, что производительность на работе, где все шумят и нервничают, не очень велика.

Я наливал себе вторую чашку совершенно невкусного, холодного и старого чая, то есть именно такого, который пьешь, если, не отрываясь, сидишь за компьютером, и в этот момент раздался звонок в дверь. Я слегка удивился. Это не могла быть мама, потому что, во-первых, она никогда не приходила домой в это время, а во-вторых, сегодня вообще ночевала у моей бабушки, которой теперь все чаще нужна была ее помощь.

Я подошел к двери, ожидая какой-нибудь очередной бесплатный пылесос или набор ультратонких — или суперострых? — ножей, но порядка ради все-таки глянул в глазок. Немного подумал. Глянул еще раз. Потом еще один. Наконец я решил, что это просто шутки плохой дверной оптики, и открыл дверь.

Но он действительно стоял там. Высокий, собранный, элегантный, с легкой вечерней щетиной и внимательными темными глазами. Мой брат слегка наклонил голову и сказал:

— Добрый вечер.

Некоторое время я просто смотрел на него. Как мелкий рогатый скот мужского пола на свежевозведенную малую входную группу — так иногда говорила Алиса. Брат молчал, а на лице его были написаны лишь вежливая заинтересованность и терпеливое ожидание.

И тогда я не выдержал. Никогда в жизни я никого не бил с целью что-нибудь ему сломать, но это все было уже слишком. Все мое детство он изводил нашу мать своими долгими исчезновениями. Он увел у меня мою любимую девушку. Он бросил потом эту девушку, бросил ее на меня, и я вынужден был несколько лет подряд жить с ощущением, что я — это не он. Потом он вернулся, и только для того, чтобы через пару месяцев умереть. И вот теперь он стоит и как ни в чем не бывало говорит мне «добрый вечер».

Брат пошатнулся и схватился за лицо. Потом посмотрел на свою ладонь, залитую кровью, а затем на меня, но уже безо всякой напускной любезности.

— Так, — сказал он наконец довольно спокойно. — Вероятно, я забыл что-то действительно важное.

— Какого черта ты тут делаешь? — прошипел я.

Он слегка запрокинул голову, чтобы остановить кровь, и из этого положения снова посмотрел на меня.

— Я хотел задать примерно тот же самый вопрос.

Я чуть не взорвался.

— Я тут живу, идиот! И ты тоже жил. До недавнего времени.

— Я догадался, — заметил он.

Что-то в его интонации, да и во всем его виде, удержало меня от того, чтобы врезать ему еще раз. Что-то с ним было не так.

— В чем дело? — спросил я, но уже не так зло. Мне казалось, что сквозь его обычные спокойствие и невозмутимость на самом деле проглядывает жуткая неуверенность.

И это было ему совсем не свойственно.

Он слегка шмыгнул носом и осторожно опустил голову.

— Понимаешь, Мишка… Ты же Мишка, да? — спросил он, как мне показалось, несколько растерянно. Даже, я бы сказал беспомощно.

— Я в этом уже не совсем уверен, — пробормотал я.

Он чуть-чуть улыбнулся, потом глубоко вздохнул.