Это все придумали люди [СИ]

На кухне Машка с невозмутимой настойчивостью кормила Аглаю Михайловну, каким-то непостижимым образом не открывая рот всякий раз, когда подносила ложку к ребенку. Я посмотрел на часы. Полвосьмого. У меня еще оставалось время, даже с учетом того, что нужно было заскочить домой за ноутбуком.

— Если ты голодный, то корми себя сам, — ровно заметила Машка, не сводя взгляда с ложки.

Я не сдвинулся с места и продолжал смотреть на нее. Еще десять ложек она успешно игнорировала меня, потом подняла глаза. Они были карими, теплыми и настороженными.

— Почему ты мне соврала? — спросил я тихо.

Машка слегка усмехнулась и тряхнула головой.

— А почему ты мне так легко поверил?

Я покачал головой.

— Это не аргумент. Нельзя обвинять человека в том, что он слишком легко повелся на твою ложь. Во всяком случае, это не оправдывает тебя.

— Не оправдывает, — легко согласилась она, снова возвращаясь к ложке и каше.

— Почему? — повторил я.

— Потому что я не могла себе позволить сказать тебе правду.

— Что, прости?

Машка отложила ложку и снова посмотрела на меня.

— А как ты себе это представлял? Допустим, я сказала бы правду, допустим, ты поступил бы, как благородный мужчина, или даже как очень благородный мужчина — а дальше что? В тот момент, когда Алиса пришла бы к тебе в очередной раз, чтобы ты сделал? Что я должна была бы сделать? Сказать «иди, милый, конечно, возвращайся, когда это будет удобно»? Что я потом стала бы объяснять ребенку? Наш папа конечно нас любит — за исключением того, что еще сильнее он любит кого-то еще? Или, может, стоило просто Алису тоже принять в нашу дружную семью? Для общего удобства?

— Ей нужна была моя помощь, — заметил я все так же тихо.

— Я знаю, — серьезно сказала Машка. — И это твое право — оказывать ей любую помощь тогда, когда ты считаешь это нужным. И мое право — по возможности оградить себя и своего ребенка от всего этого.

— Это и мой ребенок тоже.

— Очень условно.

— Совсем даже не условно.

— Да? И сколько же участия ты принимал в его появлении на свет и воспитании?

— Я бы принимал значительно больше, если бы ты дала мне это сделать.

— Я вроде ничего тебе не запрещала.

— Ты мне соврала!

— А ты рад был поверить!

— Я имел право знать!

— А я имела право ничего не говорить!

— Нет!

— Да!

— Нет!

— Да!

Аглая Михайловна громко заревела.

Из коридора возникла Лизавета, величественная и невозмутимая в своем бордовом халате, и молча вынула ребенка из стульчика. На пороге кухни обернулась и посмотрела на нас строго:

— Мне через час нужно выйти из дома. Так что у вас есть двадцать минут на то, чтобы выяснить тут свои отношения.

Плач Аглаи Михайловны плавно удалился по коридору и затих в дальнем конце квартиры.

Машка встала и подошла к окну. У нее была узкая, прямая спина, и очень худые руки с тонкими пальцами, которыми она сейчас отколупывала старую краску с подоконника. Я еще немного постоял у двери, потом подошел к ней, повернул к себе и обнял. Она попробовала увернуться, но я был выше, сильнее и вообще чертовски устал.

— Все, — пробормотал я ей в макушку, и ее кудри защекотали мне нос. — Все, мой хороший. Проехали. Забыли.

Из глубины квартиры несся размеренный голос Лизаветы. Время от времени Аглая Михайловна что-то лепетала в ответ, и их нехитрый диалог заполнял все недосказанности и неясности, которые мы не способны были решить между собой здесь, на кухне.

XIII. Сандр

— Я не могу помнить то, чего еще не было, — сказала Алиса. — Я помню только то, что уже было.

— Довольно убогая память, — заметила Королева.

Льюис Кэрролл. Алиса в Зазеркалье

Под утро стало ясно, что проще всего будет просто открыть окно нараспашку. Конечно, это не могло сильно помочь. Но все же.

С улицы на меня дохнуло серым холодом, странным после вчерашнего тепла. Я выглянул наружу, во двор, где от дырявых, старых сугробов по асфальту растекались черные лужи.

Как я здесь оказался? Почему очнулся перед совершенно незнакомой дверью, почему решил в нее позвонить? И почему при этом пальцы автоматически повернули задвижку после того, как я закрыл дверь за собой?

Я не мог ответить ни на один из этих вопросов. Не мог ответить на них сам.

В прихожей негромко стукнула дверь. Я обернулся. В кухню вошел Мишка — и сразу же недовольно скривил нос. Потом заметил переполненную пепельницу и как-то очень странно посмотрел на меня. Я тут же схватил ее и вытряхнул в мусорное ведро под раковиной.

— Где ты был всю ночь? — спросил я, стуча пепельницей о край ведра. Потом спохватился, что Алиса еще спит, и быстро выпрямился.

Мишка ответил не сразу, как-то неловко взъерошил волосы на голове, а потом уронил руку вниз и ответил растерянно и резко одновременно:

— У своей жены.

Я удивленно посмотрел на него.

— У тебя есть жена?

— И ребенок, — добавил он все также растерянно.

— Я многое пропустил, — заметил я тихо.

— Я тоже, — пробормотал Мишка.