Это все придумали люди [СИ]

На стойке регистрации я стоял немного в стороне, ожидая, пока Алиса получит наши посадочные. У меня начала болеть голова — то ли просто следствие бессонной ночи и очень странного утра, то ли побочный эффект моей амнезии — ведь, наверное, что-то случилось с моей головой, из-за чего я все позабыл?

Алиса-стрекоза время от времени поворачивалась ко мне, но за темными стеклами очков ее лицо было еще более непроницаемым, чем обычно.

Я послушно шел за ней через все досмотры и контроли, наплевав на всякую самостоятельность. Мне очень хотелось, чтобы она сняла очки и посмотрела на меня, но боль в голове вгоняла в какую-то странную апатию, делала меня равнодушным ко всему.

Мы прошли на посадку последними. Сначала был короткий перелет до Франкфурта, во время которого я тупо смотрел на плотный ковер облаков внизу и пытался понять, что я здесь делаю. Ответа не находилось — но голова болела слишком сильно, чтобы я мог всерьез переживать по этому поводу.

В аэропорту Франкфурта у Алисы зазвонил телефон. Она ответила на вызов и молча передала мне трубку.

— Ты где? Тебя домой ждать?

Мишка.

— Я во Франкфурте, — равнодушно ответил я.

— Каком Франкфурте?

— На Майне.

Мишка немного помолчал.

— И какого черта ты там делаешь?

Я посмотрел на Алису.

— Какого черта мы тут делаем? — с мстительной невозмутимостью спросил ее я, не отводя трубки ото рта.

Алиса-стрекоза ничего не ответила.

— Мы пересаживаемся здесь на рейс до Торонто, — я решил сообщить хотя бы ту информацию, которой владел сам.

— И зачем вам в Торонто?

— Чтобы пересесть на самолет до Сиднея.

На этот раз Мишка молчал куда дольше.

— Уроды, — наконец сказал он совершенно спокойно и бросил трубку.

— Мишка считает, что мы уроды, — заметил я, задумчиво вертя в руках странный, гладкий и плоский телефон без кнопок.

— У него есть все основания так считать, — согласилась Алиса. Потом вдруг подошла ко мне, взяла за руку и с силой сжала.

Я поднял глаза на темные непроницаемые стекла.

— Сними очки, пожалуйста, — тихо попросил я. Она еле заметно покачала головой, отпустила мою руку и отошла.

Голова болела.

Когда мы прилетели в Сидней, я окончательно перестал понимать, какое сейчас время суток. Солнце слепило глаза — значит, был день, но я страшно хотел спать — значит, наверное, должна была быть ночь. Алиса в темных очках казалась совершенно белой. Всю дорогу в самолете она просидела, подобрав в кресле ноги в безупречных темных колготках и прижав руки к вискам, как будто сосредоточенно о чем-то думала. Я то и дело задремывал. Один раз Алиса разбудила меня, резко вскочив из кресла и бросившись к двери туалета, которую кто-то открывал изнутри. Алиса захлопнула дверь, немного постояла, тяжело дыша, после чего медленно вернулась на свое место под недоуменным взглядом стюардессы и нескольких пассажиров. Не знаю, как смотрел на Алису я, — но меня, наверное, уже сложно было чем-либо удивить. Стюардесса озабоченно покосилась на дверь туалета, но оттуда никто не появлялся. Озабоченность постепенно сменилась беспокойством, она что-то сказала своей коллеге, обе довольно сердито посмотрели на Алису, после чего осторожно постучали в туалет. Ответа не последовало. Одна из стюардесс медленно приоткрыла дверь и заглянула внутрь, вторая сунулась следом за ней, после чего они обе отошли с выражением крайнего недоумения на холеных лицах.

Голова болела.

В Сиднейском аэропорту Алиса уверенно повела меня к выходу, не разглядывая подолгу указатели, как это делали обычные туристы. Мы снова оказались на парковке, ее каблуки гулко стучали по бетонному полу, я невольно морщился. Солнце било по глазам.

Алиса остановилась у кабриолета с поднятой крышей и молча протянула мне ключи. Я не сразу понял, чего она от меня хочет, а когда понял, быстро покачал головой.

— Я не могу вести машину. Я не помню правил. И не помню, как водить, — добавил я серьезно.

— Такое не забывается, — бросила Алиса. — Это как плавать. Или ездить на велосипеде.

— Мы не проверяли, как я езжу на велосипеде, — заметил я, пытаясь пошутить. Алиса не улыбнулась.

— Пожалуйста, — сказала она очень тихо, и я вдруг заметил, что из белой она стала серо-зеленой.

Я молча взял ключи и пошел к водительскому месту. Оно находилось справа. Отлично. Впрочем, какая разница? Я одинаково не помню, как водить с любой стороны.

Но я ошибался. Когда я сел за руль, тело само вспомнило все — как тогда с задвижкой в Мишкиной квартире, — оно двигалось безошибочно, на автомате, и нужно было только не задумываться о том, что я делаю.

— Надеюсь, у тебя есть мои права, — тихо пробормотал я, выезжая с парковки и щурясь от яркого солнца.

— Есть, — коротко ответила Алиса, потом залезла в бардачок (или как он должен называться в такой машине?), и протянула мне темные очки.

Теперь мы оба стали стрекозами.

Алиса направляла меня, указывая нужные повороты отрывистым, бесцветным голосом. В промежутках она как будто впадала в полузабытье, и цвет ее лица мне не нравился все больше и больше. Но я боялся спросить, что с ней. С большой вероятностью, она все равно не ответила бы.